Мы же взрослые люди

 – Ну, глупенькая, вспоминай! Муладхара – нижняя чакра, отвечает за связь с землей и духовный рост. Основа всех энергетических каналов, центр кундалини, – Илья стал пугающе оживлен. – Вот! Вот! Ответ же. Я прорабатываю муладхару – и у меня появляются дополнительные силы для духовного роста. Мой гуруджи говорит, что для настоящего ретрита нужно быть заряженным. Да, конечно же, я иду к тебе, муладхара! Пойдем же, дорогая, скорее, примем наиболее удобные для этого позы. Лучше все делать не на стуле, а на плоской поверхности. И аккумулировать энергию вокруг именно этой чакры.

Илья вскочил со стула и направился в спальню, снимая на ходу одежду. Когда Нина подошла к кровати, Илья возлежал на ней абсолютно голый, возбужденный в плане настроения, но слишком вялый в области нужной чакры.

 – Я жду тебя, light my fire! Поцелуй его, поработай руками. Важно, чтобы он завелся. Но до извержения не доводи. Нужно остановиться в самый последний момент, чтобы вся сила ушла не на простыню, а в чакру.

Нина ошалело взирала на тело мужа. То, что он все быстрее сходил с ума, стало очевидно. Округленный живот, покрытый негустыми кучеряшками, стройные, умопомрачительно белые ноги. Такой знакомый член и мошонка. Илья сделал возвратно-поступательный жест чреслами, выражавший одновременно и призыв, и нетерпение, и какое‑то озорство.

Нина пыталась собрать остатки своего сексуального настроения, но оно ускользало как песок сквозь пальцы. Она медлила, но загадочно улыбалась. Подошла к кровати, сняла с себя платье, белье оставила, так она нравилась себе больше. Встала на четвереньки, выгнула спину. Представила себя девушкой в приват-комнате. Стриптизершей с расширенным меню услуг. Это, к счастью, ее немного возбудило. Опустила голову вниз и помотала свисающими волосами, затем резко запрокинула голову назад, и волосы веером рассыпались на плечи.

Закрыла глаза. И приступила к делу. Губы, язык, руки, грудь – все пошло в ход. Нина воображала себя профессионалкой, коей она, конечно же, не была, гетерой, проводницей космической энергии жизни. Она играла, фантазировала. В своей странной неистовой медитации она улетела куда‑то прочь. Прежде всего от Ильи, но и от себя, из своей жизни, от своих мыслей. Улетела и от Рината, и от детей. Кто знает, может быть, она провалилась в саму муладхару земли. Ее не было, не было ни ее тела, ни кровати, были только жесты и усталость некоторых мышц, которые совершенно точно существовали отдельно от нее. Изгибы, заполняющееся кровью пещеристое тело члена. Это все было не про них, не про нее. Это было про что‑то такое древнее и безличное, что даже не отследишь.

Наверное, все длилось долго. Длилось несколько бесконечностей, и ей казалось, что это вообще не кончится. Что она так и застрянет в этом действии и не найдет выход в свою жизнь.

И в какой‑то момент она ощутила вкус спермы у себя во рту.

И отчаянный шепот мужа.

 – Нет, нет, зачем?! Ты все испортила!!! Надо было остановиться раньше.

Илья тянулся за салфетками и растирал драгоценную жидкость, которую так и не смог даровать муладхаре, а исторг.

 – Ты видишь, все насмарку, – раздраженно прошипел он.

Он еще говорил что‑то, про то, что он опустошен, что на нее нельзя положиться, что духовный рост ей неведом.

Нина сидела на краю кровати в своем особенном белье. Ее озорное домашнее платье лежало у ног. Лунный свет пробивался через зазор в занавесках. Часть света падала на ее лицо. Лицо и плакало, и смеялось одновременно. В горле застрял ком горечи со вкусом спермы. «Неужели тупик, тупик, тупик, тупик», – крутилась мысль. В голове был ровный лед, каток, по которому с усиливающейся настырностью каталась только одна эта мысль. А затем появилась вторая мысль: надо спать.

И только после. После того как они оба уснули, когда успели увидеть несколько снов… когда уже рассвело (а светало еще очень рано), Нина пробудилась от дикого чувства. Имя ему было – ненависть. Нина ненавидела мужа рьяно.

Сюда примешивались и обида, и оскорбленное женское достоинство. И разочарование, и обманутые надежды, и неоправдавшиеся ожидания. В этот чан с ненавистью летело все. Ненависть неслась в ней как ураган, сокрушая все, что оказывалось на пути. Ненависть обрушилась и на саму Нину настолько, что ей захотелось встать и что‑то безотлагательно с собой сделать. Выйти за границы этого мира туда, где ее не сможет настигнуть такой силы черный поток, вихрь. Выпрыгнуть в окно? Или вскрыть вены в ванной? Или повеситься? Или зарезать мужа? Все варианты были недостаточно крупными жестами для выражения того, что с ней происходило. Надо было взорвать Землю – это бы утолило ту самую ненависть.

Она смотрела на спину мужа, смотрела на свою руку. Она смотрела на потолок, на карниз, на обои, и снова на спину мужа, на складки одеяла, которые текли от его спины к ее руке. На одеяле серые цветочки переплетались с бледно-желтыми.

И постепенно ураган утих. Нина опять погрузилась в сон. «Хорошо бы не просыпаться вовсе», – подумала она.

 * * *