Мы вышли рано, до зари

Бывший заместитель бывшего директора товарищ Пичугин Иван Кузьмич встает рано, завтракает и отправляется в обход. В свое время он был активным и въедливым заместителем, этого характера не утратил и на пенсии, натуру не переделаешь. У товарища Пичугина Ивана Кузьмича свой выверенный маршрут. Сперва он обойдет двор дирекции, собственно, два двора. Один прямо начинается с порога двухэтажной конторы. От порога идет аллея славы, по бокам ее разбит розарий, и розы цветут с ранней весны до поздней осени. Асфальтированную аллею обрамляют два ряда железных кронштейнов, которые держат в своих рамах портреты передовиков. От этого и называется аллеей славы. Другая половина двора находится за складскими помещениями и представляет собой как бы деловую часть. Тут то и дело приезжают и отъезжают машины, тут и гаражик для директорской «Нивы», сюда приезжают на мотоциклах и своих легковиках чабаны, иногда со своими женами и детьми, тут же упоминавшаяся уже артезианская труба. Она слегка поднимается над землей, и из нее без остановки выливается чистая артезианская вода, которая течет отсюда по канавке к роще молоденьких пирамидальных тополей. В глубине стоит одноэтажный домик, вытянутое здание заезжего двора, гостиницы, где и проживал в это время профессор Федько, собирал материал для книги о своих воспитанниках. И от гостиницы, и от артезиана есть выходы на одну и другую улицы. Иван Кузьмич заходит со стороны артезиана, обойдет пирамидальные топольки, заглянет в складские помещения, если есть люди, поговорит с людьми, потом идет в другую часть, к аллее славы, тут глядит, все ли на месте, не свалился ли какой портрет передовика, не поломаны ли кусты роз. Потом начинает обходить углы. Ведь в любом дворе непременно есть и свой угол. Для Ивана Кузьмича ничего неприметного нет, он все замечает и все берет на карандаш. Он сильно напоминает какого-то литературного героя. Нет, нет, упаси бог, никакой это не унтер Пришибеев. Во-первых, Иван Кузьмич коммунист с большим стажем, и, во-вторых, ничего общего Иван Кузьмич с этим героем не имеет. На кого-то он, точно, похож, однако ж вспомнить почти невозможно, очень трудно. Словом, ходит по территории Иван Кузьмич и как бы про себя все время повторяет: все прове-ерю, все-о, от меня ничего не скроешь.

Вот он и ходит и проверяет.

Между новым и старым, деревянным, зданием конторы есть такой тупичок, что ли, этакий аппендикс. Заглянул сюда, а тут в сыром углу навалена куча старого раскрошенного кирпича. Иван Кузьмич подошел к этой красно-коричневой куче, потрогал палкой один, другой ошметок кирпича, заключил тихонько, но вслух:

— Ага, спрятали, думают, не видно. Я все-о увижу, все-о. Безобразие.

Поковырял палкой кучу, повернулся, пошел дальше. Потом идет на площадь, к Дому культуры, к мемориалу и все доглядывает. Увидит знакомого человека, обрадуется, остановит его, поздоровается за руку и с ходу берет быка за рога:

— Вы знаете, какие безобразия! Вот сейчас, только что прохожу по двору, и, знаете, в углу, за старым зданием конторы, навалено кирпича, во-о сколько, целая гора. Просто безобразие. Писал в газету, в нашу районную, обещали напечатать. О строительстве детского сада. Долго строят, затягивают. За всем надо доглядывать. А как же?! Ну, будьте здоровы. Хлопот, знаете, не оберешься.