Мы встретились в Раю…

Очередь подошла, и они, удачно впрыгнув в кабинку, несколько минут провисели на канате между землею и небом, удивленные и увлеченные неожиданными ракурсами, в которых проплывали под ними деревья, фонари, домики с бесстыдно открытыми для обозрения дворами. Но движение в какой-то момент кончилось, во всяком случае для Лены с Витькой, и они вдруг снова оказались на terra ferma, и снова все стало обычным, будничным, несмотря на перемену декорации: рядом, перед глазами, торчал ресторан «Горка», чуть подальше — бетонное кольцо мемориала.

Туда-то и повлек Витька Лёну, и они с полчаса рассматривали серые стены, не держащие крова, читали надписи, разбирали смысл барельефов. Лена устала за день, ей хотелось отдохнуть, посидеть где-нибудь спокойно, а сын таскал ее за собою, и конца этому не предвиделось. Пришлось пустить в ход сильнодействующее средство: предложение поужинать в ресторане увлекло Витьку настолько, что он тут же угомонился.

Они поднялись в зал, на второй этаж, сели в уголке и заказали ужин.

14.

Гостиница оказалась небольшим двухэтажным домом некогда белого цвета. У входа, прямо на тротуаре, врастая ножками в плавящийся асфальт, стоял старый, разболтанный венский стул, на котором старуха горничная наслаждается, представлялось, пыльной жарою. Вымотанный Комаров на мгновение позавидовал ей, ее способности к симбиозу с искаженной человеком природою убогого городка. Справа к гостинице примыкал модерный до нелепости кубик ресторана-стекляшки. Комаров заполнил анкету, получил ключ и поднялся по лестнице. Номер двухместный, но покуда в нем не живет никто. Раковины нету. Комаров достал из «дипломата» мыло, взял со спинки кровати полотенце и направился в дальний конец коридора, в умывальник. Вода из крана не пошла. Комаров вернулся, разделся донага и улегся в постель, накрывшись одной простынею. Заснул он сразу, не успев даже разобрать, есть ли в номере мухи.

Комаров спал в предпоследний раз в жизни, и сон его был глубок и тяжел.

15.

Просыпаться после дневного сна неприятно всегда, а тут еще эта жара, так и не спавшая к вечеру, жара и привкус пыли во рту.

Комаров долго лежал навзничь с открытыми глазами и медленно думал о том, как убить остаток вечера и двое следующих суток, о том, что в понедельник должен приступить на заводе к проверке, которая, разумеется, ничего не даст, потому что если там и было что не в порядке, за субботу и воскресенье концы с концами они успеют свести, о том, что, может, командировка началась в такой неудобный, в такой нелогичный день специально, чтобы они успели свести эти самые концы, и о том еще, что ему, в сущности, совершенно все равно, что происходит в стенах завода на самом деле и чем руководствовалось начальство, отправляя его, Комарова, в оставленный Богом городок именно на уик-энд.

Но лежать вечно невозможно, и Комаров решил сходить в примеченный днем ресторан — поужинать. Есть хотелось не очень, даром что сегодня Комаров не завтракал и практически не обедал, — но и тупое наблюдение за тем, как вползают в пустой номер пыльные сумерки, занятием представлялось слишком тоскливым, — там же должны существовать хоть какие-нибудь люди, может, даже играет музыка.

Комаров встал, оделся и снова направился в конец коридора: а вдруг! И действительно: кран забулькал, затрубил, завизжал до дрожи, выплюнул несколько ржавых сгустков и пустил, наконец, тонкую струйку мутной теплой воды. Комаров умылся, прополоскал рот, с отвращением почувствовав привязчивый привкус железа, услышав скрип песка на зубах; вернулся назад, вынул из «дипломата» белую рубаху, захваченную на всякий случай, и широкий тяжелый бордовый галстук, который жена привезла из Чехословакии, тяжелый галстук с тремя косыми парчовыми полосками. Комаров долго стоял перед зеркалом, узел все выходил криво, и трижды пришлось перевязывать, так что галстук успел измяться до неприличного состояния.

Администраторши на месте не оказалось, и Комаров, положив ключ от номера в карман — деревянная груша заметно оттопырила эластичный кримплен, — вышел из гостиницы.

16.

Внизу, на первом этаже, вскоре заиграла музыка. Там танцевали, из-за соседних столиков начали вставать пары, спускались по лестнице, минутами позже — возвращались. Лене вдруг тоже захотелось потанцевать, как когда-то, как раньше, но никто не приглашал, все были своими компаниями, и ей показалось особенно грустно и одиноко.