Мы встретились в Раю

в коей шапок старушка

в гардероб не берет...

действительно, не берет ведь. Сопрут, говорит, а мне отвечай. Ты не оправдывайся, психотерапевтическим тоном сказал Юра, продолжай. Я и не оправдываюсь. Поясняю только.

Где в дыму серо-сивом

запивают вмолчок

подающимся пивом

приносимый ?сучок?.

Дым клубится и виснет,

и, забыв о делах,

там милиция киснет

в прокопченных углах...

Но тут как раз грянул оркестр, и продолжать стало невозможно. Арсений злобно уставился на ударницу в жакетике: лицо ее было равнодушно, палочки в руках точно и автоматически гуляли между барабаном, тарелкою и чарльстоном. Видал? спросил Арсений, отрывая раку клешню. Как музыкантша? и, не дожидаясь ответа, продолжил: какое лицо! а? прямо мадонна! Влюбляйся и сонеты пиши. И розы каждый день таскай - в ванну. А она, сука, со всем оркестром спит! Киряют. Башли после работы делят! Появилась певица и, обнажив в ослепи тельной улыбке двойной ряд золотых фиксов, запела: Хэлло, Долли! Стало совсем громко. Арсений поморщился и добавил: интересно, сколько им надо дать, что бы замолчали? Юра неискренне улыбнулся бородатой шутке приятеля, не отрывая глаз от прекрасной ударницы, и Арсений решил додавить: и ведь не подступишься! На драку нарвешься или еще на что-нибудь. А толку чуть. Их сейчас не купишь - у них денег побольше, чем у нас с тобой. Говорят, московские бляди - самые дорогие бляди в мире. А идеалам она цену знает давно - по лицу видно, по выражению глаз, но, заметив, что Юре не слишком нравится обвинительная речь, завершил примиряюще: а вообще-то, конечно, жаль. Ну, а как у тебя? Что у меня? очнулся Юра. Что может быть у меня! Работаю все там же, в вычислительном, заведую техникой. Квартиру по лучил на линиях, у ипподрома. Нормально, в общем... Наших видишь кого? Редко. Марк в Нефтяники переехал. Предзащиту прошел. Хымик - дипломатом в Норвегии, в М-ск и не заглядывает. Вовка Степанов родил уже четвертого. Волжанин в университете преподает. Ты знаешь? у нас университет открыли. Возле Захламино. Волжанин противный сделался, жадный, важный. Пару раз собирались - больше как-то и не тянет. Юрка Червоненко все по командировкам мотается...

Большинство ребят из их студенческого театрика, как и следовало ожидать, стали и остались инженерами, вот Юра, например. Девочки повыходили замуж, нарожали детей. Это все было в порядке вещей. Театрик вытолкнул - или мог бы вытолкнуть - в иную среду только, пожалуй, пятерых: самого Арсения, Марка, Равиля, Вовку Степанова и Хымика. И то Хымика - в совершенно неожиданном направлении.

77. Марк

Марк был их режиссером. Тем, кто знал его только по театрику, казалось, что всю свою энергию с блеском, присущим таланту, Марк вкладывает лишь туда. Тем же, кто знал его только по институту, казалось, что занимается Марк одними учебою и наукой, - так явно выделялся он среди даже самых способных ребят курса. Ко времени получения Марком красных корочек диплома с отличием театрик из обычного, каких много, студенческого коллектива превратился в нечто более значительное: юмор сменила сатира, причем сатира настоящая, злая, включающая в круг своих объектов самое Идеологию, что в тот уникальный кусочек времени, когда и Солженицына выдвигали на Ленинскую премию, оказалось возможным даже в М-ске. Театрик занял одно из призовых мест на первом (получившемся и последним) Всесоюзном фестивале студенческих театров, перешел из институтского подчинения в городское, начал ездить на гастроли, и попасть на его спектакли стало труднее, чем на спектакли трех профессиональных м-ских театров.

Марку пришла пора делать выбор профессии, и он испугался выбрать театр. Какой он инженер - Марку, казалось, уже известно. Каким же он станет режиссером, он не знал. Успех в провинциальной самодеятельности ничего, он полагал, не гарантирует. А Марку требовались гарантии. Разумеется, выбор был для Марка нелегким и, реализовавшись во мгновенной, скоропалительной женитьбе, еще долгое время не давал Марку покоя. Как-то за полночь, когда Арсений и еще кто-то из театрика сидели, как часто случалось, у Равиля, позвонил обычно в таких встречах не участвовавший Марк и, спустя короткое время, прикатил на такси, уже поддатый, с двумя бутылками водки, рассованными по карманам. Ребята, сказал с жуткой тоскою. У меня сын родился! Давайте, ребята, выпьем! Да. Это был конец. Теперь возможностей отступления, перевыбора у порядочного Марка не оставалось. И в землю, как говорится, закопал, и надпись надписал.