Мы встретились в Раю

Из стекляшки Арсений решил заглянуть в сберкассу: положить на книжку вчерашний гонорар-и, идучи, молил Бога, чтобы там не оказалось очереди: дело было даже не в том, что Арсений боялся опоздать на службу, - лишних десяти-пятнадцати минут никто бы, пожалуй, и не заметил, а заметил бы - в строку не поставил, - а в том, что Арсению показалось, что еще одну очередь он сегодня уже не выдержит. Бог, вероятно, услышал молитву атеиста: сберкасса оказалась пуста, и, может, как раз поэтому так раздражилась денежная приемщица, только наладившаяся почитать детектив: сквозь вырезанный в стекле полукруг окошечка кинула на Арсения взгляд более чем презрительный и, завладев пухлой, засаленной пачкою, выплюнула через губу: вы что их, на паперти собирали, что ли?

Похоже, я действительно собираю деньги на паперти, улыбнулся Арсений пятью минутами позже, когда обнаружил в витрине киоска ?Строительную газету? с собственным рассказом на последней полосе, но, пробегая глазами текст по пути к редакции, улыбаться перестал.

СТЕКЛО

Стащил интеллигент стекло. Завернул в газету,

шпагатиком перевязал и в огромный портфель сунул.

Дождался, когда рабочий день кончится, пошел на

автобус. Занял место у окошечка и думает: вот, думает,

застеклю лоджию: хорошо будет, можно чай пить. И до

того размечтался, что чуть свою остановку не проехал.

Вскочил интеллигент с места, стал к выходу пробираться,

а народу тем временем в автобус много набилось. И

чувствует: хрупнуло стекло в портфеле.

Идет он с остановки домой, и до того ему досадно: и

стекло, понимаешь, разбилось, и осколки он тащит, как

дурак, надрывается: выкинуть некуда, ни одной урны. Да

и перед людьми неудобно доставать из портфеля черт-те

что.

А когда совсем уж к дому подходил - мимо такси проехало

и его из лужи с ног до головы грязью обрызгало. В такси

дама сидит, такая толстая, накрашенная, вся из себя

довольная.

Пришел интеллигент домой, сел на стул, и так обидно ему

спало, что даже расплакаться захотелось.

Посидел-посидел, а потом как захохочет: ни черта,

думает, завтра я два стекла стащу!

Арсения едва не стошнило. Вообще-то, конечно, пустячный рассказик, написанный исключительно ради лишней трешки, не стоил никакого внимания, - однако самовольная замена редакцией нескольких слов оригинала, который - странно! - Арсений, оказывается, помнил наизусть, - повергла прямо-таки в депрессию. Не все ли, вроде, равно: интеллигент или человек, дама или баба, расплакаться или повеситься? то есть, разумеется, не все равно, не совсем все равно, Арсений прекрасно понимал смысл случившихся превращений, но отнюдь не ухудшение текста невозможно было вынести, не его, так сказать, углаживание, а беспардонное право на правку чужих рукописей, давно не вызывающее ни в одном из редакторов ни малейшей неловкости!

Ну и подонство! пробормотал Арсений. Какое всеобщее подонство! но тут же, на всеобщем подонстве, и осекся, потому что, безусловно, вынужден был подверстать к нему и себя: вспомнил, что совсем первоначально в рассказике стояло еще несколько слов не тех, что теперь напечатаны: спиздил вместо стащил, в ?Правду? вместо в газету, ни хуя вместо ни черта - и уж эти-то слова он сам отредактировал, передавая рассказик литсотруднику, сам! - и не потому отредактировал, что счел, будто улучшает, а понимая, что ухудшает, то есть редактировал так точно, как и тот, газетный, редактор: нагло, беспардонно, насильственно, руководствуясь теми же самыми паскудными соображениями, не редактировал - цензурировал, и нужды нет, что свое: так выходило еще страшнее, еще гаже.

Ну нет! твердо сказал себе Арсений. Хватит! Довольно! Со всех сторон получается, что следует срочно начинать роман! И чтобы ни строчки подстроенной, ни слова! А то через пару лет и в самом деле может оказаться поздно: рука просто разучится писать как ей хочется, как ей представляется верным! - твердо сказал и обнаружил себя возле новенького, только из магазина, без номеров еще, ?жигуленка?, приткнувшегося у поребрика в проходном дворе. Автомобиль сверкал и пах свежим лаком, и у Арсения закружилась голова от блеска и аромата, и

из сберегательной книжки, и давнее, но со вчерашнего вечера вполне, наконец, реальное желание иметь такого же ?жигуленка? подступило к горлу с новой, почти первозданною остротой.

30.