Мы все - осетины

Я с неудовольствием оглядел сурового вида горца с недельной щетиной на лице, на плечо которого опиралась привлекшая мое внимание девушка. Тот сидел прямой, как палка и тупо смотрел прямо перед собой, ни на жену, ни на дочь он не обращал никакого внимания, просто сидел и смотрел в задний борт остановившимся взглядом. «Ему, наверное, лет сорок, не меньше», — неприязненно подумал я, представляя, как он дотрагивается до обнаженного тела своей юной жены, как властно подминает ее под себя, как входит в нее покорно разводящую ноги… Меня даже передернуло, а где-то внизу живота сладко заныло, нестерпимо захотелось прикоснуться к сидящей совсем рядом, стоит только руку протянуть, девушке. Даже рука уже сама собой потянулась было, поправить выбившуюся из под темного платка на ее голове непокорную прядку волос. Нет, нельзя! Я резко отдергиваю дрожащие от вожделения пальцы. Здесь подобных вольностей, что вполне сошли бы с рук где-нибудь в российской глубинке допускать нельзя категорически, здесь особые понятия о мужской и женской чести и за подобное прикосновение можно очень дорого заплатить и при этом вовсе не будут иметь значения ни мой автомат, ни орава вооруженных сослуживцев вокруг. Этот насупленный похожий на угрюмого пса-волкодава мужик просто перегрызет мне горло, вон как зыркнул исподлобья, а девчонка, как пить дать, примется ему в этом активно помогать, несмотря на то, что я вроде как сейчас их защитник и спаситель.

Я старательно прячу глаза, делаю вид, что страшно заинтересован чем-то замеченным на горном склоне, даже прищуриваюсь будто что-то никак не могу рассмотреть. Нет, ребята, вам все только показалось, вы мне вовсе даже не интересны… Нет, что вы, ни в коем разе… Как раз и посмотреть есть на что. Мы въезжаем в грузинское село. Эредви, так кажется оно правильно называется на их певучем мелодичном языке. Село по здешним меркам довольно большое, здесь компактно проживает больше тысячи грузин. Говорят раньше жили бок о бок с ними и осетины. Совсем недавно, еще несколько лет назад. Теперь больше не живут и вряд ли уже когда-нибудь будут жить. «Уралы» стараются лишний раз не снижать скорости, здесь нас не слишком-то жалуют, то и дело ловлю на себе неприязненные, а порой и откровенно угрожающие взгляды редких прохожих. Такое впечатление, что они знают, куда и зачем мы ездили и кого сейчас везем по их главной улице. Хотя откуда бы им знать? Беженцы предусмотрительно пригибают головы, стараются вести себя тише воды, ниже травы, лишь бы их не заметили. Наконец мимо мелькают крайние дома, бросается напоследок в глаза какая-то вывеска с непонятной грузинской лозой выписанными буквами. Вот пожалуйста, полюбуйтесь. Даже писать по-русски мы уже не желаем!

Едва миновали грузинское село беженцы оживляются, начинают шумно переговариваться, жестикулировать руками, сидящие ближе к бортам яростно плюют на дорогу, шипя проклятия. Стараясь придать голосу нужную строгость кричу им чтобы заткнулись. Вроде действует, шум постепенно стихает. Сидящая слева от меня в середине кузова сморщенная старуха лезет в свою котомку и долго там копается. «Наверное косметичку ищет, карга старая! Решила макияж подправить», — решаю я про себя, и от этой мысли меня разбирает неуместный на грани истерики смех. Нет, не косметичку… Мелко дрожащие морщинистые руки, больше похожие на высохшие лапки какой-то диковиной птицы, чем на нормальные человеческие конечности извлекают из котомки сложенный пополам пирог. Я уже видел такие, местные их довольно часто пекут, один из элементов национальной кухни. Пепс даже как-то говорил, как они правильно называются. Дайте-ка сообразить… Картофджины? Или еще как-то в этом роде… Короче язык сломаешь пока выговоришь. Причем так называются те, которые с картошкой. А бывают еще с медом и сыром, те зовутся по-другому. Однако ничего себе, бабуся, спокойная, как танк, вот перекусить решила…