Мы воевали на Ли-2

Очнулся в каком-то коридоре, на раскладушке. Белый потолок, запах йода, карболки, бинтов… Я долго лежал с открытыми глазами, а мимо все шли и шли санитары с носилками. Ко мне вернулся слух, Я позвал сестру.

— Что со мной?

— Пустяки, — улыбнулась она устало. — Немножко ранен, немножко контужен.

— Где я?

— В Люберцах, в больнице.

— Куда несут ребят? — спросил я и показал глазами на носилки, проплывавшие мимо.

— Это тяжелораненые, — сказала она. — Их к поезду несут. А потом — в Казань. Но ты спи, врач запретил тебе говорить.

— Меня не увезут? Я не хочу в тыл.

— Не увезут, — сказала она. — Спи, милок. На твою долю войны хватит. Спи…

Я отвернулся к окну. Только теперь я все вспомнил… Война застала меня в Москве, в бараке, стоявшем в Красноармейском переулке. Утром 22 июня проснулся позже, чем обычно. Дома никого, жена с дочерью неделю назад уехали на лето к родным в станицу Усть-Лабинскую, на Кубань. В субботу сдал последний экзамен летней сессии, и теперь я — второкурсник-вечерник Московского авиационного института. Было от чего прийти в хорошее настроение. Приготовил завтрак, накрыл стол. Включил радио. Черная тарелка репродуктора висела у окна. Я не сразу понял, о чем идет речь. Прислушался. И вздрогнул: «Война!»

Она сразу все перекроила, всю нашу жизнь. Спутала все мои планы, мечты. Да разве только мои?!

В Научно-исследовательском институте Гражданского воздушного флота, где я работал техником с середины тридцатых годов, тоже начались перемены. Рабочий день раздвинул границы, и вместо положенных восьми часов я работал на моторной и летно-испытательной станциях по двенадцать-четырнадцать. Тематика испытаний быстро менялась. Наши машины, предназначенные для сугубо мирных полетов — ПС-84, ПС-40, ПС-43 и другие, — предстояло «перековать» на военный лад, научить их быть полезными фронту.

Посуровели, осунулись лица начальника моторной станции инженера М. М. Завьялова, механиков по испытаниям двигателей М. В. Дербенева, С. В. Егорова. Без устали, один за другим уходили в небо летчики — испытатели Б. П. Осипчук, К. А. Романов, С. А. Табаровский… И изо дня в день все меньше и меньше летчиков, инженеров, техников приезжали в Тушино на работу. Наши товарищи уходили на фронт.

В числе первых принял боевую вахту и Герой Советского Союза Илья Павлович Мазурук. Не раз я готовил к полету его самолет, летал вместе с ним, гонял, «площадки», испытывая те или иные агрегаты и приборы машин. Я познакомился с ним, когда он уже носил Звезду Героя и командовал полярной авиацией. У нас в институте испытывались самолеты для работы в условиях Арктики, и Мазурук предпочитал сам убедиться в тех или иных качествах машин. Случалось, попадал в переплет, но всегда выходил с честью из трудных ситуаций. Однажды после тяжелого полета он сказал мне: «Не дрейфь, Коля, безвыходных ситуаций не бывает, поверь мне. Просто всегда надо бороться до конца!»

Я вспомнил эти его слова, и на душе стало светлое. Боль в голове стихала. Сумерки за окном сгущались. Полоски бумаги, которой крест-накрест были заклеены окна, потемнели. А я снова унесся в прошлое.

… Мазурука я любил. Он был всего на несколько лет старше меня, но успел уже стать одним из самых популярных людей в стране. Конечно, каждая встреча с ним становилась событием для нас — техников, мотористов.

— Пилот, братцы вы мои, не «белая кость»! — любил он повторять. — Машину надо любить и знать, она тебе за это добром отплатит при случае. И если вы, механики, настолько добры, что делитесь со мной своим опытом, вам спасибо. Ибо голод знания благодетелен…

В его рассказах всегда проскальзывала та или иная мысль, к которой он исподволь подводил нас. Проскальзывала и оставалась в памяти тех, кто его слушал, навсегда.

— В небе за советом не сбегаешь, — говорил он. — Ты хозяин машины, но она несет тебя, и потому знай и люби ее, как любишь самое жизнь. Дисциплина и ответственность, — повторял он, — не просто человеческие качества. Они — слагаемые патриотизма. Без них ты не имеешь права говорить о любви к Родине.

Где-то он сейчас, Мазурук, улетевший воевать в Арктику? Где десятки других моих товарищей, работавших в мирном небе и вынужденных теперь вести в нем бой?!

— Слышь, браток, покурить не найдется? — Я приподнял голову, повернулся. Рядом со мной лежал пожилой боец, всю грудь его стягивали бинты.

— Нельзя тебе, батя, — сказал я. — Ранен-то в грудь.

— Достал он меня, — глухо сказал боец. — От самой границы, почитай, до Москвы топали. Из-под Могилева. А когда его гнать начали, достал меня. Как считаешь, увезут меня отсюда?

— Тяжелых увозят.

— Увезут. Курить смерть как хочется.

— Потерпи, — сказал я, и он затих.

Пришла нянечка, опустила светомаскировочные шторы, зажгла керосиновые лампы. Я задремал. Разбудили меня санитары. Моего соседа перекладывали на носилки.

— Почему они так тяжелеют, мертвые? — спросил один из них. — Когда живого несли, он легче был.

— Земля к себе тянет, — сказал напарник. — Который это уже сегодня?

— Не считал.