Мы вернемся!

— А какая моя задача, Ваше высокоблагородие? — Алексей тоже вгляделся в изгиб русла Дуная и в начерченные на его правом берегу кружки и квадратики с надписями мелким каллиграфическим почерком. — Прикрытие стрелковым боем одного из наших поисковых отрядов?

— Хм. — Не только, поручик, не только, — хмыкнул Генрих Фридрихови Твоя рота, Егоров, тоже пойдёт с одним из таких отрядов. Генерал-майору Потёмкину Григорию Александровичу нашим командующим поручено действовать в этом обширном районе от Туртукая и до Силистрии, — и барон обвёл рукой большой участок на карте. — Сама Силистрия — мощная и хорошо укреплённая крепость с сильным многочисленным гарнизоном, а вокруг неё расположилось несколько более мелких временных укреплений с полевыми отрядами. Потёмкин сейчас формирует сразу три поисковых партии во главе с подполковником бароном Ферзеном и премьер-майорами Шипиловым и Волковым. Ваша рота, поручик, присоединяется к любому из этих подразделений, по твоему личному усмотрению, и действует так, как ты сам посчитаешь нужным. Об этом тебе будет выдано особое письменное предписание, чтобы ни у кого не возникло сомнений в твоей самостоятельности. И главной вашей задачей будет пленение хорошо осведомлённых об планах своего командования османских офицеров, и вообще, нужно будет собрать сведенья об тех полевых корпусах турок, что стоят в глубине их земель и которые будут готовы поддержать свои прибрежные укрепления и ударят по нашим основным силам при переправе через Дунай. Это главное, а уж прикрытие своими стрелками поисковых партий считайте своей второстепенной задачей. Всё ли понятно я изложил?

— Так точно, Ваше высокоблагородие, — по-уставному ответил Егоров и, встав, одёрнул на себе мундир. — Когда прикажете выдвигаться к войскам генерал-майора Потёмкина?

Полковник немного подумал, как видно, что-то подсчитывая про себя, и наконец, тоже вставая из-за стола, ответил:

— Вы только что с последнего полевого выхода вернулись. Устали там порядком небось? Даёшь своим людям, Егоров, три дня отдыха да ещё имеешь пару дней на подготовку к выходу. Вот через пять дней, на шестой, вы и отправляйтесь к Григорию Александровичу. Вас туда доставит эскадрон от третьего донского полка, с коим, я знаю, у вас и так уже давно сложились самые тесные и добрые отношения. Об этом я нынче же самолично распоряжусь, ну и к премьер-майору Филиппову, так уж и быть, загляну с этим вот интендантским запросом, чтобы он вас лишнего не мурыжил. Ну, вроде бы пока всё. За письменным предписанием на выход прибудешь за день до выхода. Давай, пока, Алексей, иди отдыхай.

Глава 3. У Давида Соломоновича

Лёшка шагал по разливам луж большого города. В некоторых местах через особенно широкие разливы были перекинуты деревянные мостки, кое-где удавалось их по-молодецки перемахнуть, но в большинстве случаев оставалась надежда только лишь на свои крепкие кожаные сапоги. К главной базарной площади Бухареста он добрался серьёзно подмокшим и со следами брызг грязи на шинели и на штанах.

Вот и знакомое здание цирюльни, здесь в подвальчике располагалась лавка местного менялы Давида. Спустившись по узкой каменной лестнице к массивной дубовой двери, Алексей с усилием толкнул её и зашёл в уже знакомое ему затемнённое помещение. На длинном прилавке, перегораживающем коридорчик, стоял небольшой масляный светильник, слегка подсвечивающий вход. Ещё одна толстая сальная свеча освещала сгорбившегося за столом в самой глубине комнатки пожилого седобородого еврея в маленькой вязаной шапочке-кипе на макушке.

— Ой-ё-ёй, кого я вижу! — вскинул он радостно вверх руки при виде Алексея. — Это ведь тот достойный молодой русский офицер, который почти два года назад пообещал ещё раз навестить бедного старого Давида в его скромной и холодной обители! Как же быстро летит это время, вы, господин, в самом расцвете сил, а мы всё больше и больше стареем! — продолжал он причитать, семеня к прилавку и откидывая его крышку. — Проходите же скорее в комнату, Алексей, по батюшке, если мне не изменяет память, Петрович? И присаживайтесь прямо вот сюда, к самой печке. Ради такого гостя я позволю её себе жарко натопить и, пожалуй, добавлю нам ещё немного света.

— Здравствуйте, Давид Соломонович! — улыбнулся Егоров, присаживаясь на предложенный ему массивный стул со спинкой. — Не прибедняйтесь, вы прекрасно выглядите и, как я вижу, всё так же бодры и полны сил!

— Что вы, что вы, господин офицер! — замахал тот рукой. — Какая там может быть бодрость, и какие могут быть силы у старого и больного еврея? Меня только и держат на этом свете хлопоты, как устроить своих близких в это непростое время, да ещё и забота о моей дорогой больной Сарочке, — и он, грустно качая головой, открыл дверку печки, засовывая в её топку несколько полешек. Затем зажёг ещё один светильник на стене и, подойдя к Алексею, учтиво поклонился. — Ещё раз, рад Вас приветствовать, Алексей Петрович, в моей скромной лавке. Вас привело ко мне какое-то дело или вы просто пришли проведать старого Давида?