У турок было ужасное утро! На рассвете их поднял рёв сотен глоток этого страшного русского «Ура!». Гренадёры со штыками на ружьях ворвались в деревню и начали колоть всех тех, кто выбегал из домов или выскочил от ночных костров. «Гайда!» — орали казаки-сечевики и рубили их в пехотных порядках саблями. А три десятка казаков даже рубили сипахов с коней. Сопротивляться было бесполезно. Русские выбивали те маленькие островки отважных воинов султана, которые пытались им противостоять. Спасение было лишь в том, чтобы убраться от этого места подальше. Первая сотня, под командой племянника паши Рамзана, приняла на себя удар врага в центре деревни и дала уйти алай-бею Мустафе вместе со знаменем и с ближайшей свитой. Она потеряла половину своих воинов, но благодаря отваге телохранителей и племянника полторы сотни смогли выскочить на дорогу, ведущую к Гуробалам, и теперь им уже ничего не угрожало. Позади от верховых казаков их прикрывали остатки отряда Рамзана, и нужно было поскорее добраться до своих.
«Ничего, знамя алая со мной, казна и важные бумаги — у главного писаря в больших сумах, — думал паша. — Главное — представить бой с русскими не как пораженье, а как успех, и можно будет пополнить новыми людьми свою выбитую тысячу».
Лёшка прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. «Бах!» — приклад ударил в плечо, и знаменосца-байрактара выбила из седла тяжёлая пуля штуцера.
«Бах! Бах! Бах!» — били фузеи и штуцера роты. На землю валились всадники и лошади. Курт выбрал для себя цель: «Вот этот бородатый турок в ярко раскрашенном халате и в белоснежной чалме явно не простой всадник». Он выбрал свободный ход спускового крючка, посылая пулю. Лошадь бородача вздыбилась и завалилась на землю вместе с седоком.
«Бах! Бах! Бах!» — егеря посылали пули вдогон ополовиненному отряду. И ещё десяток всадников, рассыпавшихся по степи, выпал на землю.
— Прекратить стрельбу! Всем перезарядиться! — скомандовал Егоров, вглядываясь вдаль.
Три десятка всадников, что скакали в их направлении от леса, резко развернулись и сквозь кусты устремились в противоположную сторону.
— Похоже, заслон был, — кивнул на них поручик. — Ничего, и тут достаточно их набили, лишь бы только кто надо живой среди них был!
Егеря уже сновали между лежащими. «Бах! Бах!» — раздалось несколько выстрелов.
— Скотинку дострелили, вашбродь, чтобы не мучилась, — доложился Дубков. — Около семи десятков всадников здеся набили, с дюжину из них лежат ранетые. И вот ещё, восемь лошадок положили, все их хозяева туточки. Правда, это, двое вроде как там бездыханные лежат, — и старый унтер отвёл виновато глаза в сторону.
— Не понял! — протянул Егоров, подходя к месту побоища. — Что значит бездыханные, Макарыч? Сказано ж было не стрелять в начальников!
— Ну да-а, — протянул сержант. — Три раза говорено было всем. Однако кто-то одному в цветастом халате фузейную пулю в лоб зарядил. А другой вот сам себе шею сломал, видать, с лошади неудобно громыхнулся.
— Всех раненых вон на ту полянку, быстро осмотрите поклажу. Там ещё где-то знамя было, я самым первым своим выстрелом байрактора уложил, — распорядился поручик.
Через несколько минут беглого допроса дюжины пленных каждый стрелок в роте знал — командир очень, очень злой, и ему лучше на глаза не попадаться! У каждого появилось дело: кто-то убежал в дозор, кто-то перетаскивал на обочину убитых, а у кого-то шёл подсчёт трофеев.
Лёшка стоял темнее тучи у горстки жмущихся друг к другу турок. Весь его план с пленением командира алая сипахов Мустафы-паши накрылся медным тазом. Вот это был бы язык так язык, а чего взять с этих командиров сотен? Что они могут знать о дислокации войск противника в глубине провинции?! И он в очередной раз взглянул на лежащее тело тысячного османского начальника.
— Стрелок хренов! — чертыхнулся ротный. — Знать бы, кто это был, из караулов бы месяц у меня не вылезал! Спрашиваю ещё раз, — обратился он к пленным на турецком. — Есть кто-нибудь здесь выше сотника? Говори! — и он уставился в испуганные глаза невысокого полного турка.
— Господин! Я вообще не командую сотнями, у меня в подчинении всего-то от силы с десяток своих людей было! — запричитал скороговоркой пленный.
Однако одет он был не хуже каждого из здесь стоящих: шёлковый халат, яркий пояс вместо воинского ремня, хорошо выделанные кожаные сапожки с острыми носами. По всему было видно, что непростой это человек был в османском алае.
— Этого отведите во-он к тому кусту, — кивнул Лёшка конвойным. — Я скоро туда к вам сам подойду.
Закончив быстрый допрос с остальными, Егоров подошёл к отведённому в сторону толстячку. Стоящий перед двумя егерями с направленными на него кинжалообразными штыками, этот турок, наверное, уже несколько раз уже попрощался со своей жизнью. Чего ему ещё ждать от тех, кто разгромил их алай и убил сотни его воинов во главе с пашой? А уж про этих русских, зелёных шайтанов, так и вовсе столько страшных историй рассказывали среди тыловой братии. Наверное, пришло время и ему умирать под этим кустом, и пленный свалился прямо под ноги русскому офицеру.