Мы вернемся!

— Есть, Ваше высокоблагородие, — вздохнул с грустинкой Алексей. Аппетит у высокого начальства, также как и у любого организма, похоже, приходит во время еды, ну или войны, да ещё после допроса представленных ему с передовой пленных и добытых сведений. «Разбаловались, блин, их высокоблагородия и всякие сиятельства на нашу голову, — думал он. — Попробуй им теперь какого-нибудь зачуханного армейского сотника из береговых турецких укреплений притащить! Ведь они тогда громко кричать и сильно ножками топать станут! Дескать, не оправдали наших надежд егеря, разленились они на долгом постое, а воевать так и вовсе разучились!

— Есть, Ваше высокоблагородие, найти хорошего языка, — опять козырнул полковнику Егоров. — Будем стараться, господин полковник! Разрешите идти к своей роте?

— Давай, Алексей, — кивнул барон. — И ты это, береги там себя. Сломя голову под пули не лезь! — Генрих Фридрихович как-то виновато вздохнул. Опять он посылал туда, где свистят пули и где сверкают сабли турецкой конницы, этого ставшего ему дорогим мальчишку. А сам он вновь оставался здесь, при штабе, а парня подвергал всё большему риску.

* * *

Егоров, миновав площадь, проходил мимо пустыря с подгоревшим полуразвалившимся домом. Из-за него раздавались крики и глухие удары.

«Интересная у кого-то жизнь! — подумал Лёшка. — Тут, блин, совсем рядышком целая сотня с лишним мужиков только и мечтает, как бы им до своей постели к ночи добраться, а у кого-то есть и силы, и время, чтобы всласть подраться да побезобразничать!» — и он, перепрыгнув через завалившийся плетень, заскочил на пустырь.

Открывшаяся ему картина впечатляла. За развалинами дома в грязи каталось трое солдат, ещё двое отползали в сторону от места схватки, а здоровенный пехотинец с капральскими галунами на мундире орал, подбадривая борцов, и потирал пятернёй своё распухшее малиновое ухо.

— Какой у нас расклад, капрал?! А чего вы тут не целым плутонгом метелитесь?! — чуть повысил голос Егоров, оглядывая всю картину баталии в целом.

Только сейчас заметив офицера, здоровяк вытянулся и захлопал глазами.

— Дэк это, вашбродь, да он сам ведь виноват, а Митроха-то не хотел евойное брать, а он-то вдруг в драку сразу полез!

Сопенье и возня троицы прекратились, и на пустыре повисла напряжённая тишина.

— Смирно! — рявкнул Егоров и положил руку на эфес своей сабли.

Строевые команды исполнять в русской императорской армии нижние чины научились превосходно! И уже через несколько секунд все шестеро стояли, вытянувшись в струнку. У четверых чумазых рядовых и у капрала погон на левом плече был красного, а у невысокого белобрысого молоденького солдатика в разорванном мундире был он синего цвета. Самыми грязными из всего строя были те трое, что до команды офицера катались по земле. Лёшка прошёл вдоль небольшого строя и остановился напротив отличавшегося от всех остальных своим полковым знаком различия солдатика.

— Кто таков, откуда, и что у вас здесь случилось, рядовой?! — Он внимательно вглядывался в лицо парня.

Тот ещё сильнее вытянул шею и громко прокричал ответ:

— Мушкетёр третий роты Орловского пехотного полка Воробьёв Андрей, Ваше благородие. Следую из гарнизонного госпиталя после ранения к месту расположения своего полка!

— Угу, — кивнул Егоров, — следуете, значит, рядовой? Вот тут, на вот этом самом пустыре вы туда и следуете, да?

— Так точно, вашблагородий! — так же громко прокричал солдатик. — Виноват, задержался, готов и дальше следовать!

— А почему грязный такой, мундир рваный, под глазом синяк, с выборгскими что-то здесь не поделил? — и он кивнул в сторону застывших по стойке смирно солдат с красным погоном.

— Никак нет, Ваше благородие, — нахмурился Воробьёв. — То мы так, то мы шутейно. Виноват, мундир исправлю и всё застираю. Через час он как новенький на мне будет!

Солдатик явно нравился Егорову, не сдал своих обидчиков, перед офицером не оробел, отвечал быстро и чётко. Да и вон, похоже, что всей пятёрке из чужого полка не уступил, бит был, конечно, но держался в бою до последнего. «Есть дух у Воробья», — как уже успел его окрестить поручик, и подошёл к капралу.

— Капрал второй роты выборгского пехотного полка Рябцов Никита, Ваше благородие, — представился тот, буквально поедая глазами офицера.

— Знаешь, наверное, меня, капрал? — сощурил глаза, вглядываясь в лицо здоровяка, Лёшка. — С моими егерями с год назад уже небось познакомился, а потом, чать, тоже «беседовал» на каком-нибудь пустыре, а, Никита?!

Похоже, вопрос поручика попал, что называется, не в бровь, а в глаз, и Рябцов, несколько раз моргнув, заметно побледнел.

— Так точно, знаю вас, господин поручик, ваших егерей и самих вас тут все у нас знают, — просипел он сдавленным голосом.

— Ну, вот и хорошо, — мягко улыбнулся ему Лёшка. — Ты, голубчик, проследи-ка самолично, чтобы этого солдатика больше никто тут не обидел, хорошо? Пусть себе спокойно в свой полк далее следует, ему ведь совсем скоро турке кишки на штык наматывать, а он тут с вами в Бухаресте по пустырям воюет.