Мы уже там? (ЛП)

Три магазинчика спустя он находит то, что искал: ежедневник ручной работы с акварелью реки на обложке. Джону – театральный бинокль. Дереку – галстук еще дороже, чем у Глэднера и Глэднера. Матери он покупает шарф из семи разных тканей, сшитых золотыми нитками. Отцу – старинную колоду карт. А Уиллу… Дэнни не знает. Остался ли он прежним – или любой подарок опоздает на год, пять месяцев и теперь уже пять дней? Понравится ли ему теперь ночник с Иисусом? Сложившая руки монахиня? Лампа синего стекла, которая скорее мерцает, чем горит? Кажется, ему подошел бы любой из этих подарков, но нельзя сказать наверняка. Так что Дэнни возвращается в номер, находит лист бумаги с эмблемой отеля и садится писать очень длинное письмо.

========== 5. ==========

В это время Элайджа с Джулией сидят в номере отеля в другой части города. Элайджа настроен романтически, а Джулия отмахивается от него путеводителем. Элайджа сдается и предлагает накуриться и пойти смотреть Ватикан. Джулия накладывает вето. Ее бунтарский дух не знает таких высот.

– Ты оскорбил мою внутреннюю монахиню! – возмущается она и кладет в сумку кошелек.

– У тебя есть внутренняя монахиня?

– Ну конечно. Она живет в каждой девочке, просто не у всех так уж громко орет.

Элайджа ненадолго замолкает, собирая рюкзак.

– Даже в еврейках? – спрашивает он наконец.

– Особенно в еврейках! Скажи спасибо Джули Эндрюс.

На улице каким-то диким образом жарко и пасмурно одновременно. Джулия берет Элайджу за руку и ведет за собой. Она не замедляет шага, чтобы поболтать или показать ему на что-нибудь интересное (магазинчик, где продают только доски для шашек; мужчину, посыпающего плечи зернышками, чтобы туда слетались голуби). Элайджа видит, что она стремится побыстрее куда-то попасть, но не совсем понимает, куда и зачем.

– Не убегай! – просит он, надеясь, что она замедлит шаг. Но она решает, что он просит не убегать от него, сильнее сжимает его руку и продолжает тянуть его вперед.

Что-то между ними изменилось. Задача Элайджи – понять, что именно и что это значит. Они вышли из первой стадии романа – рапсодии «нас», где есть только «ты-я», «я-ты» и несмелое, опьяняющее «мы». Теперь снова выходят из тени «он» и «она», каждый с собственной мрачной значимостью.

Пока длилась рапсодия «нас», Элайджа мог думать: «Я пока плохо тебя знаю, но непременно узнаю лучше». Теперь он уже не так в этом уверен. Но не собирается сдаваться. Она по-прежнему рядом, и это что-то да значит. Она по-прежнему улыбается, и он не хочет, чтобы ее улыбка погасла.

Элайдже кто-то говорил, что Ватикан весь поместился бы в Центральный парк. Теперь Элайджа видит, что и снующие по нему толпы похожи на зрителей бесплатного концерта на Широкой Лужайке. Конечно, он мог раньше видеть столько людей в одном месте, но никогда – в музее, где вся эта толпа толкалась бы, покупала сувениры, фотографировала и мертвой хваткой вцеплялась в детей и сумки. Здесь сложно даже встать неподвижно, не то что чем-то любоваться. Прекрасного слишком много. Все перегружено объектами искусства. От такой их концентрации дыхание уже не перехватывает. Скорее это уже кажется хвастовством. Хотя, может, католики думают иначе.

Обилие красоты сбивает с толку. Джулия с Элайджей пытаются наметить себе маршрут, но здание им не дает. В коридорах больше поворотов, чем ангелов на потолке. Путь загораживают компании студентов по обмену и все повидавших пожилых паломников в плену у чересчур увлеченных гидов.

Тишина царит только в Сикстинской капелле. Большая часть вспышек фотоаппаратов гаснет, все держатся тихо и почтительно.

– Поразительно, – шепчет Джулия, и Элайджа не может не согласиться.

«Сотворение Адама» оказывается совсем небольшим – Элайджа всегда думал, что оно занимает большую часть потолка. Но нет, кроме него там еще целая куча всего. Оно даже не выделяется – это часть истории, часть рассказа. Кульминация картины – в зазоре между пальцами: если где-то есть бог, то он здесь. В этом почти случившемся прикосновении.

Элайджа и Джулия медленно плывут сквозь капеллу. А выйдя из нее, они разворачиваются и проплывают обратно.

Потом Элайджа думает, стоит ли заходить за сувенирами. Он слышит в голове голос Кэл: «Не надо, не давай им ни копейки». Поэтому он решает сэкономить на открытке, но не говорит ни слова, когда Джулия покупает книгу.

– Кто знает, когда я еще вернусь? – объясняет она.

– Завтра? – спрашивает Элайджа. – Через неделю?

Джулия качает головой и улыбается.

– Через месяц? – не отступает Элайджа.

Они идут по площади Святого Петра, скорее круглой, чем квадратной. Элайджа не задает вопроса, который вертится у него на языке, но Джулия все равно отвечает:

– Не знаю, что мне дальше делать. Не знаю, где мне дальше быть.

– Ты можешь остаться здесь.

– Могу.

– Или вернуться в Канаду.

– Не вариант.

– В Калифорнию?

– Тоже.

– А как насчет восточного побережья? – спрашивает Элайджа; его голос предательски дрожит. – Я знаю один прекрасный город в Род-Айленде. Тебе должно там понравиться.

– Ты милый, – говорит Джулия, гладя его по руке.