Мы умрем в один день

Земля под тонким слоем грязи оказалась промерзшей. Яму выкопать не удалось, и они отнесли труп вглубь камышей. Горбоносый сказал, что парняга попался живучий. Грудь и плечо пробиты, а все бежал. Его спутник, которого действительно звали совсем не Вадим и которому тоже приходилось убивать людей, согласился с ним и добавил, что зря они сразу не связали Полетаева — тогда бы не было столько шума. Они очень торопились, но горбоносый сел за руль лишь после того, как подобрал выброшенный патрон и все стрелянные гильзы.

Димке Зимовцу позвонили домой. Знакомый голос, не здороваясь, объявил:

— Собирай шмотки и сматывайся.

— Куда? — растерялся Зимовец.

— К чертовой матери. В Москву, на Сахалин — куда угодно. Но чтобы года два о тебе ни слуху, ни духу. Если явишься — заказывай гроб.

В тот же вечер мать Зимовца, ничего не понимая и не переставая плакать, посадила его на поезд. В соседней области жила ее старшая сестра, которая согласилась приютить непутевого племянника, попавшего в какую-то большую неприятность.

— Скрылись оба, — возбужденно докладывал на утренней планерке Черных. — Зимовца видели вчера вечером на вокзале вместе с матерью. Полетаева нет уже четверо суток. Я опросил почти всю его компанию, никто ничего не знает. Расширяйте круг. Я договорился с Бондаревым, он подключил к поискам городских участковых.

Когда все разошлись, Сергеев достал из сейфа папку с почтой. Ее надо было расписать по сотрудникам, потому что, кроме смерти Ольхова и поисков исчезнувших парней, город ежедневно подбрасывал новые и новые дела. Взламывали дачи, сдергивали с припозднившихся девиц норковые шапки, снимали колеса и боковые стекла с автомашин. Все транспортные кражи, как верблюд, тянул на себе Иван Григорьевич Терентьев. Но он уже твердо настроился на пенсию, часто жаловался на здоровье и присматривал на рынке старенький «Москвичок» — собирался заняться пчелами. Без Терентьева будет совсем худо, остальные — молодежь, некоторые еще совсем зеленые. Да и не у каждого получается. Яковенко вроде старательный и следственную школу закончил, а не выходит из него оперативника. Уже третий год в розыске, а результатов почти нет. Чего-то не хватает. Не умеет с людьми работать, не идут они к нему. Может, слишком казенно говорит и разит высокомерием от его очень правильных фраз и выступлениях на собраниях. А, может, потому, что трусоват, по другую сторону это знают. Просил Бондарева — переведите его хоть к Кузину в паспортный стол. Не согласился. Как же, не пьет, не курит и на городских конференциях хорошо выступает. С год-другой штаны попротирает и уйдет куда-нибудь на повышение.

К вечеру позвонил один из участковых.

— Вячеслав Николаевич, я тут с мальчишками разговаривал, один из них видел, как Полетаев садился в светло-серую «Ниву». Номера он не запомнил. За рулем сидел человек, похожий на кавказца.

— Приводи этого мальчишку сюда. Пусть посмотрит фотоальбомы, может, узнает кого-нибудь из ранее судимых. Кстати, он ошибиться не мог насчет Полетаева?

— Ну что вы, товарищ капитан. Полетаев у них в авторитете, его многие знают.

Сергеев зашел к начальнику׳ горотдела:

— Я от вашего имени дам задание ГАИ. Мне нужна информация по всем автомашинам «Нива» в городе и районе.

— Давай. Только убыстряй темпы. Сколько уже времени возимся! Итак половина отдела на тебя работает.

Ни Сергеев, ни Бондарев не связывали вслух эти последние события со смертью Ольхова, но оба понимали, что разгадка выстрела, прозвучавшего в тот слякотный ноябрьский вечер, кроется где-то здесь, в этом клубке: в выстрелах по витринам кафе, Васине, исчезновении Полетаева и Зимовца…

4

Они ходили тогда в паре: Сергеев, только что поступивший в горотдел, и Ольхов, который работал уже года три или четыре. Перед майскими праздниками их премировали обоих: выписали по двадцать пять рублей. Как указали в приказе: «За умелые действия по задержанию опасного преступника». Сергеев долго не являлся за премией, пока бухгалтер не накричала на него — ей надо было подбивать баланс.

Случаются вещи, при воспоминании о которых до того становишься противным себе, что зубами скрежетать хочется. Подобное чувство Сергеев испытал три дня назад.

Входя в дежурку, увидел замполита Лисянского и пожилого водителя Егорченкова. Егорченков ближе к нему стоял и руку для пожатия протянул, а он к Лисянскому первому полез здороваться. Лисянский в это время по телефону разговаривал, на Сергеева не сразу внимание обратил. Вот так по-дурацки и стояли: Егорченков с протянутой рукой, и он сам руководству свою ладонь подсовывает. Противно! Сергеев даже сплюнул от злости. И ведь никогда он перед начальством не лебезил, и Лисянского недолюбливал, и старого сержанта Егорченкова уважал!