Мы - террористы

– Мама! - нет, не стала Катерина шуметь, отчего матери не поспрашивать, Степушка поймет, но только б она с этими своими вопросами не переборщила… Тихо так напомнила, чтобы без напрасных допросов.

– Не бойся, Катя. Все нормально, - тоже он так спокойно. Конечно, отвечал, порассказал о себе кое-что. Похвалил Катин характер: она у вас такая- то и такая-то. Понравилось, вроде бы, похвала. По тону его Елизавета Андреевна почувствовала с неожиданной горечью, что это ее живое имущество стало не совсем ее. Такие дела… Ну что ж, хоть девка пристроится, пора ей. Конечное дело, сразу-то всего не видно, что он за человек. Раньше, чем через год, всего не разглядишь. По виду, по ухваткам, вроде, исправный мужчина, не дурак и не блатной, вежливый. Очень важно было то, что согласилась Катина мать впустить их к себе под крышу. Чтобы жили в дочериной комнате. Дом у него был на окраине Заокска, родня приглядывала, иногда сам ездил. Да место в общежитии. Квартиру Гордею в столице никто не обещал. Не уезжать же из Москвы! Поживем, значит, вместе. В савельевском полудомике чисто, свежие занавески на окошках, во всем видна аккуратность, только приступки просели.

– Елизавета Андреевна, а инструмент какой? Есть у вас какой инструмент? - захотел калитку подправить, до другого потом руки дойдут.

– В сарае. Пойдемте, Степа, покажу. Муж бывший что-то оставил. Пойдемте-пойдемте, покажу. В сарае:

– Степа, вы уж ее берегите. Она одна у меня, - что мать еще-то может сделать в такой ситуации?

– У нас все будет хорошо, - только и сказал Гордей. Впрочем, тон его несколько успокоил Елизавету Андреевну. Да, признаться, он ее успокоил. Гордей по всем признакам понял, что дело сладилось. И хорошо, скоро, без лишних разговоров, слава богу. Длинные разговоры были ему в тягость. Гордей позвонил Тринегину.

– Ты не знаешь, Ваня где сейчас? Я все звоню, а его нет.

– Не знаю. С новой дамой сердца амурными признаниями обменивается.

– По девкам шлындрает? Мылкий какой! В каждую скважину пролезает, где на него столько скважин напасли. Значит нам вдвоем надо. Нам это дело надо теперь вдвоем, без него. У тебя «Жигуль» на ходу? Твой белый «Жигуль», ты говорил, от родителей остался. Он как?

– Автомобиль исправен. Я иногда на нем езжу. А какое дело ты имеешь в виду?

– Мы уже полтора месяца железяки ищем. Железяки, в смысле две большие монтировки и к ним четыре напильника. Мы их все купить хотим, ты понял, да?

– Четыре одинаковых напильника и две одинаковых монтировки?

– Ну да.

– Я понимаю.

– Да. За такие бабки, какие у нас есть, не дают. Я сговорился оптом за две двести. Но напильников три. Это хорошая цена. И люди хорошие. Толковые люди, зря не базланят. И цена хорошая. Очень хорошая цена. Где еще такая цена! Да. За наши деньги, я поговорил, вообще чудо. Таких и цен нету. Никто по такой цене не отдаст. Цены такие, что за одну монтировку с напильником - полторы штуки. Или две. Да. Надо бы согласиться.

– У нас только две.

– Сто пятьдесят сверху - мои. Ваню ищу, чтобы остальное догрести. Совсем немного осталось. Пауза. Примерно на пять-семь секунд. Технология нежеланного согласия без подобных пауз - полный нонсенс. Философ очень сожалел о том, что сложилась подобная ситуация. Он интуитивно предчувствовал: суждено ей было сложиться, тут уж ничего не поделаешь. У него было отложено 1.300 рублей. Как раз чуть больше, чем пятьдесят долларов. Эти томики собрания сочинений Леонтьева К.Н. Числом 9. 1912 год. Единственное издание. Если, конечно, понимать, что это такое. Через неделю они могли бы встать на его полки. Теперь им суждено иное: с печальными кликами прощания славный девятиособевый клин медленно полетел в чужие края… По дороге террористы Гордеев и Тринегин заехали на рынок. Степан Гордеев купил две корзины, доверху наполненные сморчками. Специально выбрал самые большие корзины на всем базаре. Потратил на это двадцать минут. Улыбается. Несет. Кладет.

– Потом поймешь. Я покажу. И дальше поехали…Миновали станцию метро «Семеновская». Следуя указаниям Гордея, философ вел машину по обшарпанному лабиринту Фортунатовских, Ткацких, Лечебных…

– Стоп, - велел Гордей. Тринегин притормозил.

– Теперь ждем.

– Чего ждем? Или кого?

– Ждем, когда будет 17.45. Еще десять минут. Тогда я зайду вон в тот дом, в одну квартиру.

– А кто в одной квартире? Что за люди?

– Во-первых, никогда не знал. А во-вторых, забыл.

– Хорошо, я понимаю. Но почему не прямо сейчас?

– Мне так сказали: друзья придут, положат товар. Потом ты зайдешь, положишь деньги, товар возьмешь. Не позже 18.10 меня там чтоб ни коем разе не было. На все дела двадцать пять минут. Потом друзья снимают деньги. Я так мыслю, им физиономия моя тоже без надобности. Я их не знаю. Они меня не знают. Всем спокойнее. Речи Гордея своею открытостью и прямотой убедили философа: на вопрос о том, кто посредник, он получит в ответ что-то вроде - его-не-было-и- нет-и-становится-все-меньше-и-меньше. Тринегин бросил взгляд на дом. Дюжинная жилая кубатура. Особые приметы отсутствуют.