МЫ - ТЕРРОРИСТЫ

– Прикинь, какая наша задача? Уложить Сметанина и самим уйти. Да. Смотри-ка, вот мы его застрелили, а охранники живые. Не говорю уже, что мне нравится, если они живые - меньше грехов на душе. Говорю, что из такого расклада выходит: либо они бегают за нами, либо мы бегаем за ними, либо никто ни за кем не бегает. Если они бегают за нами, если они лезут на рожон, то мы из Серебряного бора уйти не можем, и придется их тоже поубивать. А потом автоматы - в воду. То есть тоже самое, но трупов больше. Мы бегать за ними не будем, пускай убегают. Да. Нам надо от них оторваться, убежать оттуда раньше, чем они доберутся до милиции. Зачем нам тогда за ними бегать, скажи-ка мне? Нам главное, чтобы их машина встала или взорвалась… на своей мы всяко быстрее их поспеем. Если они станут безлошадными, конечно, я вот и говорю по десятому разу, как это важно. Чтобы машину их… того! Значит, подходит только одно: не они за нами и не мы за ними. Теперь насчет милиции. Каких-таких фильмов ты насмотрелся, философ! По милиции стрелять! Они тебя разделают, как бог черепаху. У нас на два ствола - три рожка. Девяносто патронов. Сколько мы на Сметанина израсходуем, неизвестно. Понятное дело, на милицию твою уже мало останется. Я стреляю средне, вроде бы ты тоже не хвастался этим делом, много мы настреляем? а? только зря разозлим людей. Теперь посмотри серьезно. Мы решили сгубить одного гада, ну, случайно может и охране достаться, их работа такая. Да. Зачем нужно у ментов жизнь отбирать? Они нам ни к чему, я так мыслю. За каждую ведь душу перед Богом ответим, и за Сметанина ответим, а за всех прочих невинных - вдвойне. Если тебе про Бога непонятно… Извини, конечно, я думаю, тебе все понятно. Но все-таки, на всякий случай, прикинь: тебя же они пристрелят или под высшую меру подведут, когда ты по ним палить начнешь. А если, на худой конец, сдашься без оружия, тогда один из нас, во-первых, может как-нибудь выкрутиться, мол не я… Да и, понятно, посадят, а не поставят. Так что нам из Серебряного бора лучше всего чистыми уехать, без никаких улик, без стволов. И соблазна меньше…

– Как это выкрутиться? Ты на себя все возьмешь за нас двоих? Или я? Молчишь!

– Ну все-таки. Там можно будет как-то прикинуть. Кому сподручнее выйдет… Журналист молчал-молчал, надувался обидой. Но сначала сказал по делу:

– У нас в Эрэфии мораторий на высшую меру. Притом она не высшая называется, а исключительная. Никого не поставят к стенке, хоть десяток младенцев режь. Гордей тяжело так ему выговорил:

– За младенцев, может, и не стрельнут. А вот за своих - могут. Когда своих бьют, какие моратории? Все моратории похерят. Вот что лучше усеки: ни в каких мемуарах или статьях по газетам ни полслова, ни полнамека. Всех под монастырь подведешь. И, главное, Тринегин тоже строго смотрит: подведешь-подведешь! Весь вечер Евграфов нестерпимо переживал - два солидных мужика между собой переговариваются, рисуют на плане действий последние черточки-кружочки, о нем же совершенно позабыли. Сигналь, Евграфов. Теперь еще новая притча, мемуары ему шьют! Тогда Евграфов вынает сигаретку, щурится, зажигалкой щелкает, в лица им презрительно дымит, больше философу. И выдает им обоим:

– Кто бы говорил. Ты, Гордей, вроде семейный теперь человек, идешь на дело в первый и последний раз. Смотри, в постели не проболтайся. А ты, Миша, я тебя знаю, непременно захочешь какое-нибудь тайное описание составить. Для собрания сочинений. Фрагмент номер девять. Или застрелиться соберешься, когда кот помрет, и потомкам в последней записке - бац! Чтобы не забыли потомки. Я - как огня. А вот вы… Гордей стерпеть таких слов не пожелал:

– Ну! Сказал, как дерьма наклал. И вся твоя шатия журналисская - одни мелкодушные шакалы. Ты с ними сам в шакалы подался. Что ты, философ, ухмыляешься! Миша им:

– Вы что, друзья мои, не надо. Я прошу прощения, Ваня, чем-то я тебя рассердил, прости меня и поясни. Ссорится нам не надо. Прости меня, не злись, пожалуйста. Степа, ты его зря так, тоже извинись.

– А к такой-то матери? Под одеяло он мне смотрит! Помолчали.

– Ладно, - сказал Гордей, - ну е к черту, - Гордей сказал. -Насчет шакала я погорячился. Но ты тоже, смотри! Тринегин вкрадчиво оттаскивает разговор поближе к практике:

– Я верю, что никто из нас никогда не скажет лишнего слова. Я недавно приобрел замечательную книгу. Вся мудрость Талмуда и шариата меркнет перед ее величием. УК РФ. Срок давности на наши с вами проделки как-то странно там формулируется, я даже не понял точно: либо его совсем нет, либо пятнадцать лет. А после пятнадцати лет срока давности нам всего-навсего, в случае провала, дадут от десяти до пожизненного. Только что не расстреляют. Примерно так нам дадут в случае провала. В интересах каждого молчать всю жизнь и даже правнукам не шептать на ухо, как говорится. Я, например, не рискну посвящать в дело кого-либо из посторонних, в том числе собственного, еще не покойного кота, хотя он дурно говорит по-русски и еще хуже по- английски.