Мы такие же люди

Жадность, с какой аборигены слушали рассказы, доказывала, что интерпретация Гарри была во всяком случае интересной. Я пытался следить за его переводом, приглядываясь к его жестам и мимике, которые всегда правильно воспроизводили мои собственные.

Совершенно неверно думать, что язык коренных австралийцев крайне беден. Их язык может передавать разнообразные мысли, у них довольно большой запас слов. Абориген легко запоминает те английские слова, для которых на его языке имеются эквиваленты; ему трудно выучить те, которые он не может перевести на свой язык. Однако у Гарри запас английских слов был достаточно большим, чтобы без особого труда понимать все, о чем я говорил.

Едва я приступил к рассказу, как пошел дождь.

- Будет сильный дождь, - сказал Гарри и умолк, не зная, как я отреагирую на это косвенное приглашение забраться в шалаш.

- Я залезу в шалаш вместе с вами, - сказал я.

- Хорошо, - ответил Гарри. - Там сухо.

Я стал на колени и пополз на четвереньках через низкий вход.

- Вы уж извините, - сказал мне вслед Гарри. - Здесь пахнет дюгонем. Мы ели дюгоня. Извините, дурной запах.

Все залезли в шалаш - женщины с грудными младенцами, дети, мужчины. В темноте, которую прорезал лишь свет луны, время от времени пробивавшейся из-за туч, да отблески молний, трудно было различить фигуры людей. Только блеск глаз выдавал местоположение каждого.

Мои слова звучали в полной тишине; когда же начинал переводить Гарри, слушатели реагировали, издавая различные звуки.

Размахивая в темноте руками, Гарри вкладывал много энергии в пересказ каждого отрывка. Он точно воспроизводил мою интонацию и эмоциональные ударения.

В одном месте, описывая человека, который в темноте пересекал болото, я сказал:

- Слышу, идет - шлеп-шлеп-шлеп по воде. Слышу, подходит ближе шлеп-шлеп-шлеп.

Мне было интересно, как Гарри передаст "шлеп-шлеп-шлеп".

Дойдя до этого места, он шесть раз повторил какое-то туземное слово с точно такой же интонацией.

Пока я рассказывал, ни один ребенок не заплакал. Время от времени я слышал, как какой-нибудь младенец причмокивает, прильнув к материнской груди.

Когда я, наконец, собрался уходить, дождь прошел. Деревья снова были освещены лунным светом.

- Посмотри-ка на луну, Гарри, - сказал я, когда мы вышли из шалаша. Наверное, у твоего народа есть много рассказов о луне.

- Да, есть, - сказал он и добавил: - Есть один хороший рассказ.

- Расскажи мне!

- Я не все помню, - сказал Гарри. - Я слышал этот рассказ от стариков, когда я был молодой, давным-давно...

- Попробуй! - попросил я.

- Это история про луну и про рыбу. Раньше они не были луной и рыбой; они были два человека. Одного звали Луло - голубая рыба, а другого Нулланди.

Они говорили на языке людей, оба были женатые, и у обоих были дети.

Однажды Луло, голубая рыба, сказал: "Придет день, и я умру. Я знаю, что не буду жить вечно. Я покину жену и детей. Я буду мертв. После смерти нет жизни".

"А я не собираюсь умирать, - сказал Нулланди. - Я не умру никогда. У меня будет короткая смерть, а потом я снова оживу".

"Я не увижу больше ни жены, ни детей, - сказал Луло. - Я умру навсегда".

"А я умру вон там, - ответил ему Нулланди и показал на восток. - Я превращусь в луну и умру ненадолго, а потом снова оживу. Ты говоришь, что умрешь навсегда, - значит; ты умрешь навсегда".

"Все люди, как и я, будут умирать навсегда", - сказал Луло.

"Нет, - сказал Нулланди. - Со всеми случится то же, что и со мной, когда я превращусь в луну. Они умрут ненадолго, а потом снова оживут".

И они превратились в луну и рыбу. И луна умирает ненадолго и снова оживает. А Луло, голубая рыба, умер навсегда, и его кости лежат на берегу.

27

ФРЕД

Каждый день во время отлива женщины Милингимби ищут на обнажившихся скалах и отмелях съедобных моллюсков. Однажды, вскоре после моего приезда, я пошел понаблюдать за ними. Когда я проходил по берегу, ко мне решительным шагом подошел средних лет абориген с живыми глазами и, улыбаясь, сказал:

- Меня зовут Фред. А тебя?

Я сказал ему свое имя, и он его повторил.

- Хочу посмотреть, как женщины собирают моллюсков, - сказал я ему.

Фред пренебрежительно фыркнул. Он был явно невысокого мнения о женщинах.

- Давай поговорим, а? Это гораздо приятнее. Женщины все равно понесут моллюсков мимо нас. Тогда и посмотрим.

Он огляделся вокруг, соображая, куда бы меня посадить, и принес банку из-под керосина. Я сел, а он присел рядом на корточках.

Фред был одет в старые спортивные трусы. В руках он держал ч копьеметалку, хотя копья у него не было. Грудь и плечи пересекали выпуклые шрамы от надрезов.

В поисках темы для разговора я спросил его, что это за шрамы. Он неохотно ответил:

- Мы делаем рубцы, так красивее...

- Как наносят такие рубцы? - спросил я.

Фред ответил скороговоркой, словно это скучная тема для беседы:

- Острым камнем. Потом в надрез втирают золу. Получается красивый шрам.

Фред нетерпеливо махнул рукой, как бы покончив с этим вступлением, и перешел к основному:

- Ты знаешь Америку, а?

Он услышал об Америке от американских летчиков, размещавшихся во время войны неподалеку от миссии Милингимби.