Мы - советские люди

В первые дни войны Харитонов строил на подступах к Днепру бетонные укрепления. А когда немецкие танки прорвались из степи к великой реке, он оказался среди тех, кому поручили взорвать знаменитую Днепровскую плотину. Он видел, как стеганули в голубое небо зловещие облака взрывов и как раскованный Днепр, потеряв свою безмятежную зеркальность, ринулся в образовавшиеся проломы, как воды его сметали и ломали, погребали то, что построено было ценой миллионов рабочих дней и бессонных ночей. Он видел, как в это утро, не таясь, не отворачивая лиц, рыдали закалённые, мужественные люди, уничтожая лучшее создание своего ума и рук, чтобы не оставить его врагу. И, как признался он своим самым близким товарищам, именно в этот страшный день в его смоляных волосах и появилась бобровая искра ранней седины.

Строитель стал солдатом-сапёром. Человек, с увлечением воздвигавший из кирпича и бетона величественные громады на пользу людям, шёл в последних рядах отступавших войск, взрывая за ними мосты, водокачки, электростанции, портя и минируя дороги.

Страшную для рабочего человека разрушительную работу сапёр Харитонов делал с молчаливым ожесточением. И с каждым новым взорванным сооружением сердце его тяжелело, наливаясь ненавистью к тем, кто вынудил его уничтожать изделия ума и рук человеческих, кто заставил строителя, поднявшегося на вершину трудовой славы, стать разрушителем им самим построенного.

Может быть, действительно за всю войну не расстрелял Харитонов и двух обойм, но ущерб, который нанесла врагу неукротимая ненависть этого замкнутого, молчаливого человека, можно было сравнить с работой артиллерийской батареи.

Главным оружием его на войне были смекалка, хитрость, сноровка и хладнокровное мастерство. Друзья его рассказывали, как в первую зиму войны их группу сапёров направили во вражеский тыл минировать дорогу, по которой немецкие подкрепления шли и ехали к месту боя. Метельной ночью сапёры проползли по руслу ручья, по снегу несколько километров, таща на лямках лотки с толом. Ожидая прорыва, немцы в шахматном порядке заминировали дорогу, отметив для себя минированные места табличками-вешками.

Сапёры подползли к этой дороге. Скованный морозом снег звенел. Он был так гладко, так твёрдо, до блеска укатан, что каждая свежая царапина, а не то что вновь заложенная мина, была бы на нём заметна. Как быть? Пока товарищи раздумывали, Николай Харитонов закатал рукава маскировочного халата, мягко ступая в валенках, вышел на дорогу и начал тоже в шахматном, но в обратном порядке переставлять немецкие таблички, тщательно затирая потом старые ямки от колышков.

На рассвете, уже сидя у своих, в блиндаже боевого охранения, за кружкой горячего чая, так как хмельного и на войне Харитонов в рот не брал, он криво улыбался, слушая отдалённые глухие взрывы, доносившиеся с немецкой стороны. Какой-то вражеский транспорт запутался в собственных ловушках, и машины рвались на своих же минах.

В другой раз ночью перед штурмом города Калинина, уже обложенного с трёх сторон частями Советской Армии, Харитонова послали резать проволоку стационарных вражеских укреплений. Капитан предупредил, что местность перед проволокой густо заминирована по какому-то новому, ещё не разгаданному способу и что несколько сапёров из соседнего батальона уже погибли на непонятных ловушках.

Харитонов взял кусачки и пополз по следу одного из подорвавшихся. Он подобрался к проволоке и, прежде чем приступить к работе, долго осматривал место гибели товарища. Пятна чёрной гари явно обозначались под самой проволокой. Значит, секрет был связан с ней. Харитонов пополз вдоль проволоки и вдруг заметил, что у кольев от проволоки вниз идут неприметные, прозрачные, присыпанные снегом ниточки. Сапёр подполз к одной из них, тихонько отгрёб кругом неё снег, а потом стал плавить его своим дыханием, не трогая, не колебля ниточки.

Он знал, что эта нитка протянута к смерти. Он почти касался её губами. Когда в снегу начала оттаивать воронка, он увидел, что на дне её вырисовывается круглый металлический цилиндр. Хитрость была разгадана. Малейшее колебание проволоки ниточки передавали на чуткий взрыватель, и мина огромной силы, уничтожая неосторожного сапёра и одновременно сметая все следы, которые могли бы привести к разгадке секрета, сигнализировала на передовые, что кто-то появился у укреплений.

Поняв; в чём дело, Харитонов сбросил полушубок и, отдавая себе ясный отчёт в том, что может взлететь на воздух, стал осторожно действовать.

Капитан Грушин, сидя в передовой траншее, отсчитывал тягучие секунды и нетерпеливо поглядывал в темноту, туда, где исчез солдат. Давно прошёл положенный час, а Харитонов не возвращался. Но и взрыва не было слышно. Значит, он жив. И капитан, ёжась от холода, продолжал смотреть на часы. Наконец, уже перед рассветом, когда холодная мгла стала рассеиваться и сереть, послышалось тяжёлое дыхание, и захрустел снег.