Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума

Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня, а все евреи, которых было большинство, против. В результате тещу выгнали из квартиры, а я получил огромное моральное удовлетворение — еду правильно.

Как я выяснил, в ОВИРе существовало негласное правило пять раз не принимать анкеты под предлогом того, что они, якобы, неправильно заполнены. Поэтому я пришел в ОВИР и сам сказал, что, чувствую, анкеты неправильно заполнены; лучше будет, если я их перепишу и приду завтра. Служащая ОВИРа улыбалась, кивала, и так пять раз. На шестой день у меня приняли документы, и после всех положенных дальнейших мытарств, 23 мая 1979 года мы прибыли в аэропорт "Шереметьево", откуда должны были вылететь в Вену. По дороге в аэропорт мы проехали мимо огромного плаката с изображением Ленина в кепке, с прищуренными глазами и поднятой в приветствии рукой, который гласил: "Верным путем идете, товарищи!", а в самом "Шереметьево" нас встретил транспарант: "Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая будет!"

Рейс на Вену все время откладывался — то в связи с вылетом комсомольской делегации в Индию, то профсоюзной делегации в Мексику, то партийной делегации в Китай. Я услышал, как один еврей сказал другому:

— Слушай, если они все уезжают, давай останемся.

На таможне меня попросили открыть чемоданы, все переворошили и не разрешили вывезти две подушки и несколько простыней по 2 р. 40 коп. Чемоданы мне укладывал мой сосед Саша Гагкаев, обаятельный человек с огромным чувством юмора, который сидел в отказе из-за сходства фамилий с каким-то Какаевым, к которому родители имели материальные претензии. Когда Сашино дело, наконец, попало наверх к генералу ОВИРа, и тому объяснили, что это ошибка, генерал флегматично произнес "Какая разница, кто в отказе", — и Саша застрял в Союзе. В конце концов, оригинальный Какаев, вероятно, расплатился с родителями, и Саша, талантливый архитектор, сейчас с семьей живет в аиле. Воспроизвести Сашину ювелирную упаковку не удавалось, в чемодан входило не более ..вины содержимого. Я выбросил два одеяла, подушку, но все равно огромное количество барахла свешивалось по краям. Тогда я плюнул, кое как закрыл чемодан, взял ножницы и отрезал все, что торчало. Как позже выяснил, в том числе я отрезал рукав от костюма и манжеты двух рубашек.

Как и все остальные, мы не сомневались, что нас встретят по-праздничному и соответственно оделись: костюмы, галстуки, а жена в длинном платье. В Вене стоял один еврей с лицом дамского портного из Конотопа, в задрипанных штанах коротенькой рубашонке, которая ему, вероятно, досталась в наследство от дедушки, заведующего магазином "Утильсырье". Он вяло на нас посмотрел и сказал с заблатненным еврейским акцентом:

— Кто в Израиль, встаньте направо, кто в Америку — налево. В Израиль направлялись две дряхленькие старушки, которые по возрасту могли присутствовать при закладке московского Кремля, а все рыцари, джигиты, жлобы, которые одним своим видом могли украсить израильскую армию, направлялись в Америку на вэлфер.

— Хорошо, — сказал портной, обращаясь к старушкам.

— Мы сейчас с вами под усиленной охраной поедем в специально укрепленный особняк, а за этими придет автобус и отвезет их в гостиницу.

На вопрос кого-то из нашей группы, почему нет охраны для тех, кто едет в Америку, он отмахнулся: "Кому вы на хуй нужны!" — и все успокоились, почувствовав себя в безопасности.

Возле гостиницы, а вернее, общежития, куда нас действительно привез автобус, нас встретил второй "дипломатический представитель", ярко выраженный жлоб, который заявил:

— Я беру вашу водку, икру и шампанское. Не бегайте по ресторанам — больше вы нигде не получите. И не тяните кота за яйца, устроитесь потом, а сейчас выкладывайте товар.

У меня появилось ощущение, что я не выходил из тамбовской тюрьмы. И этим персонажам кунсткамеры предоставили первую связь с иммигрантами! Я решил разрешенную вывезти водку, шампанское и икру не продавать, а устроить праздник освобождения. И врезали!

Вена красивый ухоженный город, тротуары моют с мылом, чем-то, как в хорошей больнице и тихо, как на кладбище. Люди никуда не торопятся, не нервничают, на лице тихое блаженство, машины не гудят, пешеход может остановиться посередине улицы и читать книгу, и все водители будут спокойно ждать, пока он не дочитает до конца. Такое впечатление, австрийцы (венцы) умерли и попали в рай — никакой жизни, никаких эмоций. Если они так себя ведут и в постели, их половой акт может длиться вечность.

Первое, что я сделал в Вене, это отправил вызов Фрадкину и в придачу к нему письмо следующего содержания:

"Дорогой Марик!