Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума

— Конечно! — воскликнул я. — Иди прямо к директору Мооконцерта Бурштейну, скажи — от Сичкина.

(Надо сказать, что Бурштейн был весьма непростым, подчас суровым человеком, терпеть не мог фамильярности, и попасть к нему на прием было довольно сложно).

— Не надо записываться на прием, он простой, свой в доску парень, любит, когда ему сразу говорят "ты" — просто заходи, садись и сразу начинай читать. Если он будет пытаться чего-то сказать или уйти — не обращай внимания и не пускай — это он от застенчивости. Не уходи, пока не прочитаешь все, что у тебя есть, чтобы он имел полное представление о твоем творчестве.

Через несколько дней я встретил в Москонцерте Бурштейна.

— Борис, есть предел этим идиотским шуткам! Этот здоровенный жлоб открывает ногой дверь, со словами "так будет интимнее" закрывает ее на ключ и кладет ключ в карман, направляется к креслу, держа в руках 4 авоськи, как выяснилось, стихов, садится и начинает читать свой кошмар. Он сидел у меня в кабинете 5 часов! Я вставал, но он меня силой усаживал обратно в кресло. Когда я на нервной почве начал смеяться, он страшно обрадовался и сказал, что у него в Краснодаре есть еще шесть авосек юмористической поэзии. Сейчас он туда улетел за новой порцией. Борис, еще один такой визит, и я покойник, надо же знать — с кем шутишь!

Эпельбаум

Что такое народная любовь я понял после рассказа моего товарища администратора Эткина, который проводил гастроли знаменитого еврейского певца Эппельбаума. Могучего телосложения, с невероятными красоты и силы голосом Эппельбаум пользовался огромной популярностью. В Виннице еврейская мама спрашивает сына лет восьми:

— Ты знаешь, кто к нам едет?! Он сам к нам едет! Боже, как нам повезло! Ты даже не можешь себе представить, кто к нам едет! Ну скажи, кто к нам едет?

Мальчик в растерянности:

— Ленин?

— Да что Ленин?.. Эппельбаум!!!

В Житомире, где должен был состояться первый концерт, во всех домах был накрыт стол, и все ждали на обед Эппельбаума. Выше чести, чем Эппельбаум обедал у тебя и ел твою гефилте фиш, быть не могло.

И вот, наконец, концерт; зал забит, люди не стоят, а висят друг на друге. Аккомпаниатор играет вступление, Эппельбаум начинает петь, но после первых несколько нот останавливается и говорит:

— Не могу петь, у меня изжога.

По залу прокатывается шум: "Изжога, он не может петь — у него изжога".

Кто-то из зала спрашивает:

— А у кого вы ели? Эппепльбаум: — У Кацмана.

Голоса: — У Кацмана. Как можно есть у Кацмана? Это же не дом, а изжога.

Возмущение нарастает, все оглядываются в поисках Кацмана, но его уже давно нет в зале. Наконец кто-то говорит:

— Товарищ Эппельбаум, ну спойте хотя бы одну песню. (У Эппельбаума сольный концерт).

Пианист снова играет вступление, Эппельбаум начинает петь, резко останавливается и говорит:

— Не могу — изжога.

В зале хор проклятий в адрес Кацмана:

— Где этот Кацман? Не умеешь делать фаршированную рыбу — пошел на хуй! Кацмана надо было убить в зародыше! Ну, мы тебе устроим сладкую жизнь!

Встает старый мудрый еврей и говорит:

— Ша! Ничего вы Кацману не сделаете. Его уже нет в городе, и сейчас он хлопочет об обмене квартиры. Товарищ Эппельбаум, ну, может, хоть один куплет?

Эппельбаум, с сомнением: — Один куплет? Снова вступление, снова Эппельбаум берет несколько нот, обрывает:

— Изжога, блядь!

У евреев на глазах слезы, они все понимают:

— Изжога. Не может петь. Товарищ Эппельбаум, мы вас любим, не надо петь (Кацман сука; как можно есть у Кацмана...)

Концерт, в котором Эппельбаум не спел ни одной песни закончился овацией. Вот это любовь: сольный концерт, ни одной песни — и овация!

Конкурс красоты

Во время круиза по Черному морю на корабле проводился конкурс красоты, и я был его председателем. Первый приз единогласно получила девушка из Чехословакии — очаровательная, веселая, хорошо пела и танцевала и интересно отвечала на вопросы. После конкурса состоялся праздничный банкет. Недалеко от нашего стола сидела компания кавказцев и, по непонятной для меня причине, посматривала на меня глазами, в которых читалось, что только моя смерть может доставить им удовольствие. От их стола отделилась женщина средних лет и пригласила меня на танец. Во время танца, глядя на меня в упор маленькими, глубоко запавшими глазками, она неожиданно густым басом спросила, как так получилось, что она не получила первую премию. Я пригляделся к ней повнимательнее. Говорят, орлиный нос украшает мужчину, надо думать, это относится и к женщине, даже если он заканчивается у щиколотки. Маленькая черная бородка приятно гармонировала с пышными усами и удачно подчеркивала выступающий далеко вперед хищный подбородок. Полное отсутствие груди компенсировалось короткими кривыми ногами с неожиданно, как я ощутил на себе во время танца, острыми коленками. Короче, это была старшая сестра бабы-яги. Я посмотрел на компанию джигитов, вспомнил все, что мне было известно об обычаях кровной мести и сказал: