Мы – серебряные!

Через некоторое время Император ощутил, как чья-то почтительная рука легла ему на плечо. Он медленно открыл глаза. Расплывчатый силуэт никак не хотел собираться в единый образ, и лишь через минуту-другую Владыка осознал, что побеспокоил его сон личный камердинер. Тот услужливо поклонился, сделал едва заметный жест рукой, и Император почувствовал, как кто-то подхватывает его под руки. Послушно семеня ногами, он позволил отвести себя в какое-то другое, знакомое вроде бы помещение. Кажется, это была его гостиная. Или кабинет. Или спальня.

«Ну конечно!» – вдруг промелькнуло в голове Владыки. Он узнал свой рабочий кабинет, из которого несколько десятков лет вершил судьбы Империи. Увидел мерцающую синим светом проекционную поверхность, на которую выводилась трёхмерная карта его государства, актуальные новости и оперативная статистика. Увидел своё рабочее кресло-трон, с приступочкой для ног, которая появилась тут лет пять-шесть назад.

Чуть улыбнувшись, он махнул рукой, и слуги, подведя его к рабочему креслу, помогли устроиться в нём, подложили под спину подушку и накрыли колени чем-то мягким и тёплым. Подошедший камердинер оправил на Императоре сбившуюся мантию и поставил на широкий подлокотник кружку с чем-то дымящимся и ароматным. Туда, куда ставил её последние сорок лет.

Владыка взглянул в глаза своему слуге, и на миг показалось ему, что в глазах этих притаилась грусть. Сонная фантазия Императора разыгралась настолько, что почудилась ему даже поблёскивающая слеза. Император удивился и хотел о чём-то спросить самого верного из своих приближенных. Он даже приоткрыл для этой цели рот, но замер, вздохнул и забыл, что именно хотел сделать.

Наваждение быстро ушло, а вслед за ним ушёл и камердинер со слугами. Император остался один. Неожиданно чистым, кристально ясным взором он уставился на трехмерную проекцию карты галактики. Он переводил взгляд с планеты на планету, осознавая, что миллиарды и миллиарды жителей на каждой из них начинают день, вознося ему хвалу. Смотрел и улыбался. Дыхание его стало ровным, кожа впервые за долгие годы утратила бледность, и казалось, даже морщины на старческом лице разгладились. Владыка закрыл глаза. Сердце властелина половины галактики остановилось.

01.01.2022

Милосердия

Есть много в небесах и на земле такого,

Что нашей мудрости, Гораций, и не снилось.

(У. Шекспир в переводе князя К.К. Романова)

Не то, что входит в уста, оскверняет человека,

но то, что выходит из уст, оскверняет человека…

(Мф. 15:11)

Дивное флорентийское утро всегда завораживало Мастера. Ступая по каменным мостовым, он то и дело останавливался, прислушиваясь. Скрип колеса старой телеги, досужие разговоры местных монн, лай собак – все, даже самые простые звуки были интересны Мастеру. Каждый звук отзывался в душе и занимал своё место в сложной системе его представлений о мире. Иногда Мастер даже доставал небольшой блокнот и осколком карандаша делал в нём какие-то пометки.

Впрочем, этим утром Мастер не мог позволить себе долгих остановок. Его уже обогнали несколько путников, полдюжины парочек и небольших групп горожан. Солдаты, почтенные дамы и, конечно же, бесчисленная детвора стремились к монастырю. То и дело слышал Мастер приветствия, на которые отвечал улыбками и лёгкими полупоклонами. Буквально вся Флоренция шла на площадь Сан-Марко, и уж там точно не ожидалось недостатка в звуках.

Кто-то слегка толкнул Мастера в плечо. Подняв взгляд, он увидел фра Джакомо Перучини. Старый монах суетливо пожал плечами, отвесил поклон, улыбнулся беззубой своей улыбкой и прошамкал:

– Прощения просим, мессер Леонардо.

* * *

«Кажется, это действительно конец», – подумал Узник, откладывая перо и с сожалением понимая, что его «Руководство к христианской жизни» останется недописанным, и даже те несколько жалких страниц, что он успел накропать убористым почерком, скорее всего, сгниют тут же в подземелье. «Всевышний! Чем прогневал тебя смиреннейший из слуг твоих?»

Узник закрыл глаза. Где-то в глубине сенного матраса шуршали и попискивали мыши. За стеной кто-то тихо и слёзно стонал. А в коридоре раздавались мерные шаги стражника. Кованые сапоги отбивали четкий равномерный такт по каменному полу. Лязгнул и грохнул об пол тяжелый засов. Скрипнула дверь, и тихий, печальный голос с виноватой интонацией произнёс:

– На выход пожалуйте, сеньор Джироламо.

* * *

Менее чем в двух сотнях миль от Флоренции, вниз по течению Тибра, утро выдалось совсем не ласковым. Небо было затянуто чёрными тучами, порывистый ветер то и дело нападал на жителей Вечного города, а на старые мостовые падали тяжелые холодные капли.

Выйдя на балкон недавно восстановленного Кастель Сант-Анджело, грузный заспанный Папа устремил взор к северо-западу, насколько это было возможно, учитывая замысловатую архитектуру прекраснейшего из замков. Сегодня должно свершиться правосудие.