Мы с Севой в лесу

Мы притихли. Трясогузка в несколько взмахов перелетела реку и опустилась на плот. Она смело юркнула в дупло и через какую-нибудь минуту снова отправилась на берег за добычей. А следом за ней прилетел отец.

Плот уже поравнялся с нашим домом, и нам надо было сходить на берег.

— Дядя Ваня! — попросили мы перед уходом. — Вы не разоряйте гнездо, когда приплывёте, ладно?

— Идите, не бойтесь! — успокоил он нас. — Не разорю. Ну, бывайте здоровы! Спасибо за компанию!

Мы соскочили на берег и долго смотрели, как удаляется плот. За ним, поблескивая на солнце серебряными крылышками, летели две трясогузки.

Скворец-Сорванец

Весной под большой дуплистой берёзой мы подобрали скворца-Сорванца.

Он сидел нахохлившись, голодный, мокрый, растрёпанный, как беспризорник в кинофильме «Педагогическая поэма». Мы взяли желторотого домой и стали кормить.

Дня через три скворчик повеселел, стал летать по комнате и даже покрикивать, смотрите, мол, на меня: лечу и не падаю.

Скоро он так привык к нам, что садился с нами обедать, подметал с бабушкой пол, а когда мы шли умываться, лез прямо под кран, хлопал крыльями и брызгался водой на всю комнату.

Сорванцом мы назвали его за то, что он никогда не сидел спокойно. Вечно ему надо было возиться, шуметь и озорничать. Сядет, например, на стол, столкнёт катушку ниток на пол и смотрит вниз одним глазом: что будет? Как только катушка покатится, Сорванец моментально слетит и начнёт возить её по всем комнатам.

На втором или третьем месяце у Сорванца неожиданно обнаружился музыкальный талант.

Получилось это так. Сидели мы с Севой у радиолы и слушали новые пластинки. И вдруг наш Сорванец начал подпевать. Сначала тихонько, вроде голос пробовал, потом громче, громче, да как зальётся на всю квартиру.

Сева, конечно, сразу возгордился и побежал хвастаться перед товарищами.

С этого дня у нас в комнате мыть полы не успевали. Только вымоют, смотришь, новое представление началось. Опять полна комната ребят, и опять весь пол затоптан.

— Да что вам у нас, оперный театр, что ли? — ворчала бабушка. — Тоже мне, солиста нашли.

Но она и сама была не прочь послушать нашего солиста. Соберутся, бывало, ребята, бабушка сядет в уголке и скажет:

— Ну, что же, Сева, зрители все в сборе, — начинай концерт.

Сева встанет, постучит, как дирижёр, палочкой по радиоле и провозгласит:

— Лейтнер, «Весёлый лес». Солист — заслуженный певец наших лесов, Сорванец.

И только включит радиолу, как Сорванец слетит на спинку стула, пробежит по ней несколько раз, затем станет в позу, головку поднимет — и зальётся. Своего у него, как и у всех скворцов, было мало в песнях, но попурри[1] у него получалось замечательное. Тут и щёлканье соловья, и заливистое пение пеночки, и флейтовые переливы иволги.

Многие любители певчих птиц хотели купить у нас Сорванца, но бабушка наотрез отказалась отдать его в чужие руки.

Осенью вылетел Сорванец через форточку в сад. Наш сосед, Павел Митрофанович, поймал его и принёс к нам домой.

— Возьмите своего солиста, а то, чего доброго, — горлышко простудит или в Африку улетит. Все скворцы сейчас туда летят.

— Да как же вы его поймали? — удивился Сева.

— А он сам на плечо ко мне сел, — сказал Павел Митрофанович. — Сел и засматривает в лицо: «Чей ты, дескать, такой? Что-то я тебя не знаю». Я его взял в руку, а он так рассердился, что всю руку мне в кровь искусал.

— Известно, — Сорванец! — улыбнулась бабушка. — Иди-ка, хулиган, я тебя покормлю.

Но с этого дня Сорванца словно подменили. Он не пел, когда мы заводили его любимые пластинки, перестал кушать и всё сидел на подоконнике и смотрел сквозь стекло на улицу.

Бабушке стало жаль скворчика, и она сказала нам:

— Тоскует ваш Сорванец. Не иначе в тёплые края захотел. Выпустите его, ребята…

Мы надели Сорванцу на лапку колечко с нашим адресом и вынесли в сад. Он долго порхал по веткам, несколько раз садился к Севе на плечо, тёрся головкой о его щёку, а потом всё же взлетел на верхушку дерева, что-то крикнул напоследок и полетел.

Наверно, помчался в Африку, где собираются на зиму все скворцы.

Димка Потрошитель

Мы очень не любили нашего кота и соседского мальчишку Димку Синцова. Вечно они бродили по лесу и разоряли птичьи гнёзда. Кота мы за это драли, а Димке дали прозвище Димка Потрошитель Птичьих Гнёзд.

— Давай Димку проучим, — не выдержал раз Сева.

— Как же ты собираешься его проучить? — спросил я.

— Набьём, как нашего кота. Помнишь, когда он в скворешню полез… Ведь теперь не лазает.

— Ну, знаешь, — то кот. Кот может понять. А Потрошитель упрямый, и всё наоборот будет делать.

И всё-таки мы проучили Димку.

Дело было так. Недалеко от нашего дома в дубовой роще поселилось очень много дроздов. Чуть ли не на всех деревьях виднелись их большие, как шапки, гнёзда. Дрозды очень бдительно охраняли своё поселение. На окраинах рощи у них сидели, спрятавшись в ветвях, сторожа. Стоило появиться кому-нибудь подозрительному, как сторож подавал сигнал, и все дрозды бросались на врага.

Нас с Севой дрозды знали. Сторожа пропускали нас в рощу беспрепятственно, и мы могли наблюдать за ними.