Мы с Серёжкой близнецы

— Ну да. Она послушала и говорит: смотри ты, у немцев тоже, оказывается, были порядочные.

Я так удивилась, что папа ставил тёте Наде пластинку, и вскочила с дивана. И уронила стул. Прямо на пластинку.

Мы все втроём стоим и не знаем, что делать. Прямо пополам разломилась. Серёжка говорит:

— Чёрт какой! Как дам я тебе! Что мне теперь будет?

— Не бей ты её, — просит Галя. — Я скажу, что это я разбила.

— Да, ты! Папа же знает, что вам без меня не завести было.

— Давай положим на место, а?

— Ну и что будет?

— Может, папа не заметит?

— Дура ты, Машка. Рано или поздно заметит.

— Нет, так нечестно, — говорит Галя.

Галя уж слишком какая-то правильная. Подумаешь, нечестно! Главное, чтобы папа хоть сегодня не заметил. И мы сложили обе половинки, как целые, и сунули на место.

Раньше бы я очень, очень расстроилась. А теперь — боюсь папы, и всё. А что его любимой пластинки больше нету, то мне не жалко. Потому что он на нас будет ругаться. А нам на него нельзя было ругаться, когда он не по правде поступил. Вот.

Только мы всё убрали и закрыли проигрыватель, папа идёт. Весёлый такой. Он последнее время вообще ласковый и весёлый. Пришёл и спрашивает:

— Где мать?

— В институте.

— А у вас как дела? Случилось что-нибудь?

— Нет, — говорю я, — ничего не случилось.

— А ты, Галя, почему невесёлая?

— Нет, я ничего.

А сама к двери. И мы за ней — во двор. Галя ушла, а мы стоим во дворе и боимся идти домой.

— Серёжка!

— Ну?

— А вдруг, папа, правда, нас побьёт?

— Вот ещё!

— Но ведь он сказал: голову сорву, кто дотронется.

— Да не бил никогда и не будет.

— А вдруг? Тогда убежим?

— Нет.

— Почему?

— Ну, чего ты ко мне пристала? И без тебя тошно.

Тут дождь пошёл. Нам холодно стало. А папа что-то нас не зовёт. Все ребята давно разошлись, мы одни во дворе болтаемся. Пришлось всё-таки идти домой. Пришли, а папа сидит один и пьёт чай.

— Зачем, — говорит, — вы сюда пришли?

А мы молчим. Он, значит, уже увидел! Так быстро!

— Ну, — говорит папа, — отвечайте. Зачем вы пришли сюда?

— Во дворе холодно.

— Ах, холодно?

Я говорю:

— Папа, чего ты сердишься?

— Ты не знаешь?

— Нет.

— И ты, Сергей, не знаешь?

Серёжка сам меня толкает, а сам говорит:

— Нет.

— Вы думаете, я за пластинку сержусь? — спрашивает папа. — Чёрт с ней, с пластинкой. Я вас видеть не могу. Вы мне отвратительны! Потому, что вы врёте. Всё могу простить, только не ложь. Убирайтесь отсюда.

— Куда? — спрашивает Серёжка.

— Куда хотите.

Мы ушли в кухню. Серёжка меня как тряхнёт:

— Чего ты врала?

— А ты чего?

— Я потому, что ты.

— А я потому, что боялась.

— Что теперь делать?

— Придётся просить прощенья.

Но папа нас не простил. Он сказал, что с врунами не разговаривает, и велел нам ложиться спать.

Каникулы

Вот и пожалуйста! Мы перешли в третий класс. Пришли домой и принесли табели. А с табелями книжки. Мне «Три толстяка», а Серёжке «Румынские сказки». Это за хорошие успехи и отличное поведение. Отличное! А Бубнову Саше ничего не дали, только похвалили.

Очень было красиво в школе. На втором этаже, в этом зале, где у нас всегда утренники устраиваются и где я зимой лисичку-сестричку играла. Над сценой плакат повесили, чтобы все хорошо отдыхали. И кругом цветы. На столе — красная скатерть. Сел за стол директор Алексей Иванович. И завуч. И наша Мария Тимофеевна. Ну, и других вторых классов учительницы. А Тамара Ивановна по пению за рояль села. И директор сказал, что все хорошо поучились и перешли в третий класс. Кроме, конечно, Кольцова, но он вообще сумасшедший: никогда уроки не делает и остался во втором классе. Сашка Бубнов говорит: у него мозги не работают, потому что его очень дома кормят.

Ну, ещё Алексей Иванович много говорил. Что мы должны летом научиться плавать и бегать. Потому что мы будем жить при коммунизме, и, значит, всё надо уметь. А ещё он спросил:

— Поднимите руки, кто умеет мыть посуду.

И поднялось рук мало-мало.

— Плохо, — говорит Алексей Иванович. — Очень плохо. Чтобы все за лето научились. А подметать кто умеет? Воротнички себе пришивать? Формы гладить?

А я поднимаю руку и думаю: вот сейчас спросит, кто умеет косы заплетать, что тогда будет? Серёжка поднимет, а я нет? И все ребята засмеются. Но он про косы не спросил, только про мытьё полов. И всего-то подняли руки Бубнов, мы с Серёжкой да ещё три девочки из других классов. А Мишка Кузнецов совсем ни разу руку не поднимал. Хотел было поднять, да испугался, что ребята не дадут соврать. Потому что за него всё мама делает. Даже завтрак себе разогреть не может. А потом стали табели раздавать и книжки. И Тамара Ивановна на рояле играла, только не всем. Наш-то класс второй «А», значит, нас первых вызывали. И самую первую — нашу Галю Беликову. Мария Тимофеевна сказала:

— Поздравляю тебя, Галя. Ты хорошо работала — и здесь отличница, и в музыкальной школе.