Закариас засел дома, играл в компьютерные игры ночи напролет, его родители уехали на лето к родственникам; да и Закариас с тем же успехом мог бы жить в другой стране, потому что поселился в интернете. В начале лета Амат каждый день звонил ему, спрашивал, не хочет ли он выйти на пробежку вместе с ним, но Закариас все пытался заманить его к себе, поиграть на компьютере и пожрать горячих бутербродов, так что Амат бросил звонить, чтобы не поддаться искушению ничего не делать все лето. Ничего ведет в никуда, это он уже выучил.
Теперь Амат тренировался в одиночку. Пристроил гантели в изголовье кровати и выжимал их – подобие примитивного тренажера для жимов лежа. Он отжимался до слез и бегал вдоль дороги до рвоты. Стоя ночами в прачечной, он в бешеном темпе загонял шайбы и мячи между стеклянных бутылок. Его мать, Фатима, тем летом работала в больнице. Каждый второй вечер она задерживалась допоздна, чтобы помочь больной подруге – Амат не знал, кому именно. Он не говорил матери, как тоскует по ней, потому что не хотел, чтобы ее сердце разрывалось от угрызений совести. Люди, подобные Фатиме, заботятся обо всех, кто в них нуждается, а ее сын уже слишком взрослый, чтобы становиться в эту очередь.
Но сегодня вечером Амат на тренировку не пошел. И спать тоже не лег. Другие обитатели Низины его возраста ночами зависали на «горке» – так называли холм на лесной опушке, высившийся над старым гравийным карьером. Амат видел ребят с балкона – они жарили мясо на гриле, курили травку, болтали о всякой ерунде и смеялись. Они… просто были подростками.
Все имеет свою цену. Говорят, чтобы добиться тут чего-то по-настоящему, надо упражняться десять тысяч часов, а сколько часов дополнительно к этим десяти тысячам понадобится Амату, чтобы вырваться отсюда? У него даже нет команды. Он все потерял весной, когда вышел и сказал правду о том, что Кевин сделал с Маей. Ни черта у него не осталось. Даже Маиному папаше на него насрать.
Амат натянул свитер, вышел из дома и свернул к горке. Большинство из тех, кто собрался у грилей, знали его с детства, но теперь смотрели на него так, словно он зверь, который долго сидел в зоопарке, а потом перемахнул через ограду и сбежал. Амат смутился и стоял, уставившись в землю, пока кто-то не рассмеялся и не протянул ему сигарету, о содержимом которой он не стал спрашивать.
– Привет, суперстар, здесь вечеринка! – улыбнулась хозяйка вечера.
Вся такая сладкая. И дым тоже был сладким. Амат закрыл глаза, куда-то поплыл; девушка взяла его за руку, и он подумал – может, остаться? Ну его все к черту: хоккей, клуб, нормативы, отжимания. Хоть одну ночь побыть как все. Обкуриться до забытья, раствориться в ночном воздухе.
В руке у него появилась банка пива – он не понял откуда. И когда другая рука, протянувшись из ниоткуда, ударила его по запястью с такой силой, что он уронил и банку, и сигарету, Амат завопил: «ФАК?!» – инстинктивно обернулся и пихнул придурка в грудь.
Лифа, дружок его детства, вымахал в могучего парня. Грудная клетка у него не подалась ни на миллиметр. Он схватил Амата за свитер и швырнул его с холма вниз.
Фрак, высокий и грузный владелец продуктовых магазинов, всегда благодушный, как лабрадор под садовой брызгалкой, теперь, когда Петер рассказал все, с потрясенным видом опустился на стул. Оба сидели в кабинете Фрака, в глубинах магазинчика, папки здесь были забиты бухгалтерскими документами «Бьорнстад-Хоккея» – Фрак оставался последним крупным спонсором клуба и все свое время посвящал попыткам вычислить, сколько еще он сможет поддерживать клуб на плаву, не обращаясь за помощью к коммуне.
– Не понимаю… зачем Ричарду Тео, чтобы ты дистанцировался от… – Он встал, закрыл дверь и шепотом закончил: – от Группировки?
Петер потер черные полукружья под глазами.
– Новые владельцы фабрики собираются вкладывать деньги в «семейный спорт». В СМИ красивее выглядит. Они сказали Тео, что желают покончить с «гопниками». После того случая с топором в капоте машины…
– Но как это сделать, чисто технически? – поинтересовался Фрак.
– Я должен сказать на пресс-конференции, что клуб принял решение демонтировать стоячие трибуны. – Петер утомленно прикрыл глаза.
– На стоячих местах бывают не только парни из Группировки…
– Да. Но Группировка – это только стоячие места. Ричарду Тео наплевать на то, что будет, главное, чтобы со стороны хорошо смотрелось.
Зрачки у Фрака заинтересованно расширились.
– Умный, черт… этот Тео. Всем известно, что Группировка голосовала за тебя на том весеннем собрании, и голосование вышло в твою пользу. И если именно ТЫ объявишь в газете, что не имеешь с ними ничего общего, это будет… эффектно.
– А Ричард Тео получит все, чего хочет: фабрику, должность, хоккейный клуб. Все лавры достанутся ему, а вся ответственность – кому-нибудь другому. Его даже Группировка не будет ненавидеть – она будет ненавидеть меня. Мы дадим ему все, что нужно для победы на следующих местных выборах.
– Петер, не соглашайся, Группировка… ты же их знаешь… они беспредельщики, и для некоторых хоккей – это все!