Мы познакомились как в глупом фильме

Данила на ходу уже кидает «до свидания» и хлопает дверью. Проскакивает перед такими же застрявшими в потоке водилами, выскакивает на тротуар и опять с часами сверяется. Пёхать до назначенного места встречи ему минут десять без малого, так что в лучшем случае к половине седьмого он доберется. А Антон все молчит.

«Может, он вообще приходить передумал?» – размышляет Данила, пыхтя как старый кипящий чайник со свистком на плите. Вроде и спортом иногда занимается, в бассейн поплавать ходит, гантели порой потягать может, а для бега как-то роза его не цвела. Даже в армейку, вон, не взяли. Правда, по зрению.

Притормозив на светофоре, Данила пуляет-таки в чат Антону сообщение, что встрял в пробак, но шпарит уже на всех скоростях. А ты заказывай там, что душа требует, начинай, в общем, без меня. Прежде чем загорается зеленый, успевает прийти ответ:

«Все ништяк, я сам только вошел, не торопись».

Ну раз ништяк, то можно и с галопа на рысь ход убавить, думает Данила, а то на лбу аж испарина выступила. Придет весь в мыле – впечатление не лучше первого, хотя до позорной минуты славы на мосту ничто, кажется, не дотянет.

~~~

– Данила, я тут!

Антон сидит за столиком возле окна слева от входа и рукой машет.

Представиться официально Даня так и не успел, но когда подтверждение брони на вечер Антону сбрасывал, написал, что их столик заказан на Даниила. Опаздывать-то он изначально и не планировал, но подстраховался, как вышло, не напрасно. Вот и познакомились заодно.

– Привет, – чуть неловко здоровается Данила и жмет протянутую ему ладонь. – Извини, что опоздал. Знал бы – на метро поехал.

– Да не парься, – Антон улыбается. – А ты на своей что ли? Или на общественном?

– Друг подвез, – не вдаваясь в детали, отвечает Даня. – Моя дома осталась.

– Круть, давно за рулем?

– Молодые люди, уже решили, что будете заказывать?

Бодрая официантка в фирменном переднике возникает, едва Даня успевает опустить на стул задницу. Антон кидает на него вопросительный взгляд, мол, ты ж тут был, все знаешь, наверное.

– Фланк самой сильной прожарки и брокколи под сыром, – и правда не глядя в меню, отвечает Данила, тупо повторяя заказ с прошлого визита.

– Эээ… – на секунду теряется Антон. – А давайте мне то же самое и еще что-нибудь картофельное.

– Есть пюре, картофельный пирог и запеченый картофель с сыром, – перечисляет, как из пулемета строчит, официантка.

– Картошечка с сыром подойдет, – довольно решает Антон, мило улыбаясь.

– Что-то выпить?

– А давайте базиликовый лимонад, – быстро пролистав меню, выбирает Антон.

– А мне сидр, – добавляет Данила.

Пообещав, что заказ будет готов в течение двадцати минут, официантка уходит, оставляя их вдвоем.

– Так ты и правда не пьешь? – интересуется Данила, вспоминая брошенные в день знакомства слова.

– Ага, плохо переношу алкашку в любом виде, да и… – Антон обрывает сам себя. – Короче, на тусовках я обычно самый скучный.

Смеется, а Данила замечает на его правой щеке аккуратную ямочку, аж пальцем так и тянет тыкнуть. При хорошем освещении и наличии на носу очков Данила наконец целиком разглядывает Антона. Темненький, как Даня его и запомнил, стрижечка модно небрежная. И глаза, как и внешность вся, чуть восточные, густо-карие и красивые. На лицо Антон вообще по Данилиным вкусам вполне привлекательный, этакий папин бродяга, мамин симпатяга.

– Да… я ж про тачку спрашивал, – напоминает Антон, облокачиваясь на стол, так что до нюха Дани отголоски его парфюма долетают, очень, к слову, приятного.

Сам Данила сидит как жених на первой встрече с отцом невесты: спина ровно, руки между коленок лодочкой. То ли флюиды с оттенком уверенности от Антона слишком сильно исходят, то ли он отвык с кем-то вместе, помимо Жени, в ресторанах сидеть.

– Сразу в восемнадцать получил права, машину тоже. Отец подарил на совершеннолетие.

– А я мотоцикл всегда хотел, но бабуля у меня за сердце каждый раз хватается, стоит мне об этом вслух сказать.

О бабушках Данила привык слышать исключительно из чужих уст: свою бабку по отцовской линии он едва помнит – та умерла, когда Дане было года четыре (а дед переехал жить за границу, едва овдовел). Ну о материной и говорить нет смысла, там, видать, быстро забыли о том, что у дочери их, в общем-то, сын остался. Так что Данила, слыша, как об Антоне кто-то, помимо родителей, может заботиться, чувствует легкий укол зависти. В его мыслях бабушки, как из сказки: вяжут носки из шерсти, варят компот ягодный и пекут румяные сладкие ватрушки по воскресеньям. Дане тоже плюшки пекла их домработница, но без души как-то, без вложенной в каждый пирожок бабушкиной любви. Вот и вышло, что по всем фронтам Даня был недолюбленный. Почему-то так и тянет Антону поплакаться, позавидовать вслух, мол, цени, что о тебе так волнуются. Я хоть с дырявым парашютом пойду прыгать с крыши – никто не остановит, потому что отцу если только о трупе в виде кровавого блинчика по факту расскажут, там уже поздно запрещать чтолибо.

Даня трясет головой, отгоняя глупые мысли, каруселью в голове завертевшиеся. Вот опять он зачем-то о смерти думает – на диагноз конкретно тянет.