Мы одной крови — ты и я!

Мы обогнули «блок хищников». С другой стороны народу было меньше, но условия все равно неподходящие: тут тройка мальчишек висит на перекладине и считает, сколько пятен на ягуаре, там какой-то гражданин довольно точно пересказывает содержанке книги Джима Корбетта о леопардах-людоедах. Слушатели ахают и вовсю глазеют на расписного красавчика, а тот лежит в клетке на спине, закинув голову и оскалив зубы, как дохлый, и только брюхо ритмично вздымается от дыхания. И никуда не подступишься, хоть плачь.

Мы медленно шли вдоль клетки хищников, и у меня постепенно созревал план. План был неплох, — но вот время! Где теперь возьмешь время! Эх, надо же мне было дотянуть до последнего дня! А завтра, в воскресенье, тут с утра до вечера будет толчея страшнейшая… «Что же делать, что же делать? — терзался я, остановившись у клетки оцелота. — Ведь уже двадцать минут девятого, скоро выставят нас отсюда».

Славка так притих, что я о нем иногда совсем забывал. Но сейчас он прошептал:

— Никого поблизости нет, обработай этого котика!

Оцелот сладко спал на боку, подложив правую переднюю лапу под полосатую щеку; его серебристое брюхо в черных пятнышках и полосатые окорочка меня всегда восхищали, а мордой он был удивительно похож на Барса — только нос широкий, длинный и с очень широкими красновато-розовыми ноздрями. Я стоял, смотрел на оцелота и вдруг придумал очень подходящий номер, только оцелот тут был ни при чем. Да, это, пожалуй, именно то, что надо. Вот тогда-то мне и припомнилось снова изречение Марка Твена о фортуне.

— Славка, давай в темпе к пруду! — крикнул я на бегу.

Пруд был красно-золотым и черным от яркого закатного неба и густеющих вечерних теней. Птицы готовились на ночь. Белоснежный лебедь-кликун на зеленом пологом берегу сушил крылья, приподняв их и сблизив концами перед грудью. Другой лебедь, тоже белый, но с черной немыслимо гибкой шеей и ярким коралловым наростом на клюве, сосредоточенно чистил и наглаживал перья, стоя на мелководье, на прибрежном галечнике, четко просвечивающем сквозь тонкий слой воды. Чуть поодаль плавали серые черношеие гуси с черными клювами. "

Эх, придется гусей, что ли! — с досадой подумал я. — Жаль, с лебедями было бы эффектнее! Но лебедей слишком мало. Нет, было бы время — вот именно, надо бы проверить это сначала на одной-двух птицах. Я ведь с самого начала имел дело только с одним, максимум с двумя перципиентами. С целой группой может ничего не получиться. Ну, делать нечего, рискнем».

Гуси медленно подплывали к берегу. Я уставился на них, напряг волю и воображение…

— Гляди, гляди, как гуси играют интересно! — крикнул кто-то неподалеку.

Гуси работали четко и точно, как хорошо обученный взвод: дружно ныряли, выставив на поверхность треугольные хвостики и черные перепончатые лапы, так же дружно выныривали и, отряхиваясь, занимали свои места в строю (они теперь плыли гуськом, с равными интервалами). Они одновременно вскидывали и распахивали крылья, а потом медленно складывали их, — получалось красиво. Они послушно поворачивали то вправо, то влево, строго держа равнение и соблюдая интервалы. Я даже провел их вдоль берега красивой спиралью.

Потом Славка шепнул, что подходит сторож, и мы медленно, со скучающим и независимым видом отошли от пруда, а как только свернули в боковую аллейку, то немедленно прибавили шагу. Я почти бежал — время было совсем на исходе.

— Куда это мы? — догоняя меня, спросил Славка.

Я молча махнул рукой, указывая направление. Я сообразил, что в закутке, где помещаются рыси, каракалы, камышовые коты и среди них почему-то черная пантера, народу будет наверняка меньше — это и в стороне от главных магистралей, и не все знают, что тут есть такие интересные хищники.

Еще издали я увидел, что рассчитал правильно — тупичок был почти пуст. Ох, и дорого обошлось мне это «почти»!