Мы обнимем смерть

– Все нормально, – сказал он, но голос его не слушался. – Хорошо, что кто-то из них пробует говорить с нами, не дожидаясь, пока мы выучим их язык. Светлейшему Бахайну это очень не нравится. Я слышал, он запрещает эти… представления, как он их называет, говорит, что она унижает себя. – Матсимелар ухмыльнулся. – А я думаю, он просто завидует, что она становится более популярной, чем он. О, смотри, а вот и он сам.

Светлейший Бахайн спустился по невысоким ступеням особняка вместе с человеком в мундире, которого я часто видела в его обществе. Похоже, они о чем-то пылко спорили, или, по крайней мере, герцог говорил, а его спутник выслушивал его, не отвечая. Госпожа Сичи посмотрела на них, когда они проходили мимо, и слегка расправила плечи и выпрямилась, но больше не выказала никакого почтения. Герцог замедлил шаг, и я уже решила, что нам предстоит веселое зрелище, сейчас они начнут кричать друг на друга посреди мокрого двора, но светлейший Бахайн взял себя в руки и пошел дальше. Когда он вместе со спутником подошел ближе, его низкий ворчливый голос напоминал рычание зверя.

Я машинально посмотрела на Матсимелара. Он закатил глаза.

– Он просто жалуется на доминуса Виллиуса. Ему не нравится влияние священника на Гидеона – даже больше, чем популярность госпожи Сичи. Похоже, доминус Виллиус сейчас там, а светлейшему Бахайну приходится ждать аудиенции.

– Там? Они вернулись?

Светлейший Бахайн резко обернулся на звук моего голоса. Он не остановился, но таращился на меня, пока нас не разделила стена здания.

– Мне надо идти, – сказала я. – Спасибо тебе. Мне жаль, что не все ценят твою помощь, но я точно ценю.

Матсимелар неловко кивнул и натянуто улыбнулся, и, не в силах больше выносить смущение, я еще раз поблагодарила его и поспешно ушла.

* * *

Вернувшись в дом, я застала Ясса в холле. Увидев меня, он заложил руки за спину, как будто чтобы подчеркнуть рельеф мышц. Откровенно говоря, все его действия обладали таким эффектом.

– Капитан.

– Снова меня ждешь? – напрямик спросила я – сил ходить вокруг да около просто не осталось.

– Нет. Да. – Только боги ведают, как этот сильный, способный вырвать руки или ноги человек умудряется выглядеть таким смущенным. Куда подевалась его самоуверенность? – Да, я ждал тебя, капитан. Я хотел сказать кое-что еще в тот день, но не смог, поэтому скажу сейчас. – Он бросил взгляд на узкий коридор, но, за исключением отдаленного шума, мы были одни. – Когда я пришел в себя после той ночи и понял, что вел себя как полный придурок, я также понял, что ты не взбесилась бы так из-за меня, если бы тебя не расстраивало что-то еще. И возможно, тебе нужно с кем-то поговорить. И я… – Он громко вздохнул. – Я хочу стать этим кем-то.

Я смотрела на него, до конца не понимая смысла его речей.

– Чтобы загладить вину! – внезапно добавил он. Румянец делал его похожим на седельного мальчишку. – Ну, ты знаешь… за то, что я наговорил.

– Точно.

– Да. Так что… ты… у тебя все в порядке?

Лашак спрашивала меня об этом каждый день и получала разные ответы, но мы вместе преодолевали наши горести, и мне совсем не хотелось давать страданиям, которые причинили мне чилтейцы, больше места в душе. Но мне не хотелось и отклонять его предложение, ведь для того, чтобы его сделать, потребовалось немало мужества.

– Я шла к его величеству. Проводишь меня?

С облегчением улыбнувшись, Ясс пошел рядом со мной, вновь обретя былую уверенность.

– Скажи-ка, что ты думаешь о внезапном всплеске дезертирства? – спросила я.

– Честно говоря, я не слишком много об этом размышлял, капитан.

– Значит, поразмысли. Признаюсь, я не совсем понимаю, что происходит. Это нелегко, – я взмахнула рукой, как бы обозначая все, чем мы сейчас занимались, – но когда это жизнь в степях была легкой? Мы привычны к трудностям и невзгодам. Они во многом сделали нас теми, кто мы есть.

– Трудности и невзгоды ради выживания не равны трудностям и невзгодам, которые ничего не дают, – сказал он. – Кто станет преодолевать трудности ради неведомого, пока существует знакомое? Чем дольше мы на чужбине, тем более сентиментальными становимся, и многие уже начали забывать те беды, что привели нас сюда.

Я покосилась на него.

– Весьма гладкая речь для того, кто не слишком много размышлял.

Он лукаво посмотрел на меня.

– Правда?

– А ты, случайно, не размышлял так же мало о присутствии и возрождении Лео Виллиуса?

– Я мало размышляю о бесконечном числе вопросов, капитан.

– И?

– Мне казалось, что мы собираемся говорить о тебе.

Я снова взглянула на него, и он снова одарил меня своей улыбкой.

– Ты спрашивал, что меня беспокоит, – сказала я. – Так вот именно это меня и беспокоит.

Ясс сложил кулаки в знак согласия, и я уставилась вперед, чтобы не смотреть на мускулистые руки, улыбку и широкие плечи.

– Думаю, не одного меня волнует пребывание здесь доминуса Виллиуса, – сказал он. – Может, многие стали забывать, что привело нас сюда, но я до конца своих дней не забуду миссионеров.

– Они когда-нибудь устраивали для вас кукольные представления?

– Да, я это помню.