Мы никогда не умрем

Такого тяжелого пробуждения у Мартина не было с тех самых пор, как он построил себе дом. Будто он не спал, а всю ночь копал ров или колол дрова. Мысли были сухими и шершавыми, царапающими изнутри.

Вик смотрел на старые электронные часы на столе и пытался понять, что с ними не так.

— Мы, кажется, сутки с тобой спали, Мартин. Но я себя совсем хорошо чувствую, только горло немного болит.

«Отлично. Сегодня мы с тобой сидим дома и читаем. А потом мы завтра сидим дома и читаем. А знаешь, чем мы займемся послезавтра?»

— Мы будем сидеть дома и читать? — с надеждой спросил Вик.

«Именно так. А теперь прошу тебя, умоляю. Там чайник под кроватью, даже я чувствую, как ты хочешь пить».

— Так это горло не болело, просто пересохло! Слушай, Мартин, давай поедим? Я даже сырой картошки бы сейчас съел, или той твоей сгоревшей манки.

«Это было один раз», — проворчал он, шагая в проем.

Первое, что он почувствовал, зайдя на кухню — запах. Теплый, сладковатый, очень знакомый. На клеенчатой скатерти на столе Мартин с ужасом увидел длинный разрез и несколько полосок подсохшей крови. На плите стояла белая кастрюля, покрытая красными отпечатками пальцев.

— Вик… лучше отвернись.

«Нет, я хочу знать», — неожиданно твердо сказал он, не отводя взгляд от окна.

Мартин, кивнув, подошел к плите. Кастрюля была закрыта разделочной доской вместо крышки. Очень медленно он понял доску и заглянул в кастрюлю.

— Черт. Это, кажется, акт отцовской заботы.

«Зато тебе не придется готовить — я передумал», — слабым голосом ответил Вик.

В кастрюле плавала в мутной серой жидкости вареная курица. Отец, кажется, решил приготовить больному сыну бульон, зарезал курицу и сварил ее. Не позаботившись о том, чтобы ощипать и выпотрошить. На поверхности «бульона» плавало несколько пестрых перьев и хлопьев свернувшейся крови.

— Вик, мне нужен твой совет.

«Правда? Есть я это не стану».

— Мы можем отдать курицу собакам, помыть кастрюлю и решить, что та моя манка была не так уж и плоха. Но я боюсь, твой отец проснется и спросит, где курица.

«Скажем как есть…»

— Я бы не очень хотел рисковать, — тактично ответил Мартин, зябко поводя плечами. — В общем, можем оставить как есть. Но если он напьется и придет тебя этим поить…

«Давай сольем бульон и оставим курицу?»

— Ты прав. Да за что мне это все…

Он с трудом наклонил кастрюлю над раковиной. Из бульона показалась серая куриная лапа с черными когтями, скорбно указующая куда-то на потолок.

Мартин вернул кастрюлю на конфорку и тщательно вымыл раковину.

…

Это были хорошие дни. Несмотря на болезнь, на слабость и все еще отдающийся болью кашель. Курица исчезла куда-то вместе с кастрюлей и Вик, и Мартин единодушно решили сделать вид, что никакой курицы не было вовсе.

Время тянулось медленно, мягко и тепло. Никто их не тревожил, никто не стучал в калитку и не высаживал дверь в комнату. Отец словно вовсе забыл о его существовании, и это устраивало всех троих.

Они читали. Сам Вик читал с запинками и ни за что не осилил бы «Графа Монте-Кристо», с его желтыми страницами и маленькими буквами. Но в те дни они дочитали книгу, начиная в утреннем белоснежном свете и заканчивая в желтом полумраке керосиновой лампы. Мартин не просто достал эту историю из книги, он рассказал ее так, как не смог бы больше никто — нарисовав ее голосом и огоньками, подарив ей особую жизнь.

— Ждать и надеяться, — сказал он, закрывая книгу, и начертил эти слова в воздухе.

«А почему он не хотел подождать и понадеяться, что они сами как-нибудь себя накажут?»

— У человека от свалившихся на него свободы, возможностей и богатства немного… помутился разум, — тактично ответил Мартин. — Спать?

«Давай завтра сходим поищем Ришу? А то она снова обидится…»

— Почему нет, — пожал плечами Мартин. — Давай сходим, хватит сидеть дома…

«Я письмо Лере написал, ты видел?» — спросил Вик, укладываясь.

— Нет, я не читаю твоих писем. Хочешь завтра и отнесем? — улыбнулся Мартин.

«Да… Я написал, что нашел себе друга. А про Ришу не смог… ну, как будто я сестру так… предаю», — тихо закончил Вик, чувствуя, как притаившаяся тоска снова сжала горло.

— Ты никого не предаешь. Ведь ты не ищешь ей замену, и не пытаешься ее забыть. Я знаю, что ты очень любишь сестру, и она тебя, я уверен, тоже. Ты просто живешь здесь, а она — там. Никто не станет укорять тебя за то, что ты заводишь себе друзей.

«Мартин, я не люблю мать».

— Я… знаю.

«Это значит, что я плохой человек? Неблагодарный? Или не умею любить?»

— Нет, не значит. Так… бывает иногда.

Сам Мартин не знал, какие чувства испытывать к женщине, которая отказалась от сына так же легко, как другие отдают прочитанную книгу или надоевшую вещь. Но вещь отдают потому, что она стала не нужна. А Полина любила сына и нуждалась в нем. Мартин видел это в ворохе обрывочных воспоминаний Вика, которые ребенок не мог осознать.