Мы никогда не расставались

Своих мыслей в голове нет, да и откуда им там взяться у такой размазни как я. Зато обостряются чувства: осязание, обоняние и хватательный рефлекс — кажется, я вцепилась в партнера клещом, то ли от злости на него и на себя разом, то ли по какой другой причине.

Чтобы не видеть так близко его лица, я с нарочитым вниманием разглядываю монументальную статую «Волги» у подножия колонны. Мне бы такую грозную величавость, да увесистое весло в руки против всей мужской братии — ни один супостат бы не сунулся… супостат меж тем не дремлет и тихохонько прижимает меня к себе… или спеть бы сейчас как папа: «Броня крепка, и танки наши быстры…», но вместо этого мой нос упирается партнеру в шею, куда-то под скулу, я чувствую, как он поворачивает голову и мои губы скользят по душистой, свежевыбритой щеке навстречу его губам…

И вдруг! Трубный глас с небес прямо мне в ухо:

— Женька! Бычара чертов! Я тебе звоню-звоню, и все без толку! Салют, дружбан!

Я отскакиваю от Евгения, как ошпаренная, и чуть не врезаюсь спиной в парня, так вовремя заоравшего нам в уши. Пока друзья-верзилы тискаются и нещадно колотят друг друга в грудь в порыве восторга, я опасливо отхожу в сторону: еще зашибут ненароком.

Теперь звучит музыка техно. Двое подростков, стоя на одной линии, демонстрируют свое умение в стиле тектоник. Танцоры двигаются на редкость синхронно, видимо, потратили немало времени на репетиции.

Я прислушиваюсь к разговору рядом. Так значит, Женя служил в армии. А ведь у него своя биография, которой я не удосужилась поинтересоваться. Вот откуда любовь к телефонной канализации. Евгений проходил службу в войсках связи, и образование имеет соответствующее.

Игорь, невольный мой спаситель, приехал на два дня из Тамбова погулять в городе на Неве. Он такой же рослый и крепкий как Женя, тоже белобрысый, шумливый и энергичный. Сразу же бесцеремонно, но с одобрением оглядывает меня с головы до ног и показывает Жене большой палец. Как ни странно, меня это не коробит, очень уж искренне у него получается.

Уже ночь, начинается развод Дворцового моста. Под ним на реке в великом множестве снуют кораблики с туристами, вооруженными до зубов фотокамерами.

Мы стоим у гранитного парапета, я между Игорем и Женей. Последний, обвив рукой мою талию, плотно прижимает меня к себе, причем, заметьте, без спроса, самовольно, как будто уже имеет какие-то права. Я едва сдерживаюсь, чтобы не всадить острый каблучок в его твердую коричневую туфлю, и даже примериваюсь взглядом, ищу уязвимое место. Но отвлекаюсь: хотя вокруг шумно, я слышу его дыхание у своей щеки, и чувствую тепло кожи сквозь ткань одежды.

Вокруг восторженная толпа:

— Началось! Поднимается!

— Супер!

— Вот это зрелище!

— Oh, my God!

— Phantastisch!

— О-фи-геть!

Звонит папа. Интересуется, где меня носит так поздно.

Что-то не хочется идти домой, могу я погулять вволю в теплый летний вечер, тем более что сегодня суббота? Объясняю своему ворчащему несовременному родителю, что наблюдаю развод моста вместе с друзьями.

— Папа беспокоится? — спрашивает Женя. — Это правильно. Мне нравятся девушки из хороших семей.

— А мне не нравится твое множественное число! — Зря сказала. Сейчас подумает, что я ревную. Надо срочно отвлечь его от этой мысли. — Сам-то небольно чтишь семейные традиции. Чей орден ты подарил моему брату? Уж не своего ли дедушки-фронтовика? — Вот так прямо в лоб и выдаю, да еще при друге, полное свинство с моей стороны.

Парень напрягается, рука на моей талии твердеет, потом он и вовсе ее убирает. Свесил голову, пыхтит, но молчит. В который раз убеждаюсь, что выдержки ему не занимать, другой бы точно нагрубил.

Игорь между тем как будто не удивлен. Он определенно взялся разрядить обстановку: шутит, сам же смеется, тянет нас к столикам у ларька. С ним два друга из Тамбова, втроем они шумная мужская компания, я невольно заражаюсь их беспечным весельем, какое присуще людям на отдыхе в отдаленном красивом месте.

Ребята берут по бутылке пива. Можно было бы выпить с ними за компанию, но взгляд задерживается на группе бомжей в стороне. Примостившись на бордюре клумбы, они пьянствуют, с ними две женщины, если можно их так назвать, лица у всех блаженные, одутловатые, глаза бессмысленные, они громко разговаривают, хрипло хохочут. Зрелище страшное и жалкое. Мне становится неприятен запах пива, и я решаю ограничиться мороженым.

— Катюша, Женя тебе говорил, что ты красавица? — треплется Игорь. — Глазищи как сливы, вылитая испаночка.

— У меня дедушка армянин, — улыбаюсь я. — Мне одной передался цвет его глаз, у брата Димки они безмятежно голубые, даже у мамы серые.

— Волосы темные тоже от деда?

— Ага, игры природы. Но я предпочитаю об этом сильно не распространяться. Как-то один знакомый парень, узнав про деда, обозвал меня армянской чуркой. Обидно. Мой дед за них же, за Ленинград сражался, а теперь для них просто чурка.