Мы не твои

Да, я наделал глупостей. Я совершил подлость, предательство. Но зачем-то я живу? Неужели только затем, чтобы самому страдать и еще больше усугублять страдания брата?

Может быть как раз если я встану на ноги, и постараюсь сделать счастливой одну женщину, высшие силы меня простят?

Я смелею настолько, что обнимаю Надю за плечи. Зная, что нас могут видеть мама, Тамерлан, Самад и все остальные.

Но мне хочется, чтобы все видели.

Надежда — моя. Я готов при всех говорить об этом.

До дома добираемся уже ближе к вечеру.

Мама приходит ко мне в комнату, хочет поговорить о чем-то, просит Надю выйти. Мне не очень нравится то, как мама выставила моего Воробушка, но я понимаю, что, наверное, лучше поговорить наедине.

— Илик, у тебя все серьезно с этой девочкой?

— Ты против? — почему-то воспринимаю слова матери в штыки. Да, конечно, уверен, она не в восторге от моих отношений с Надей.

Прежде всего потому, что мама всегда мечтала о хорошей невесте для меня. А что для мамы хорошая невеста? Скромная девочка из очень хорошей семьи, достойной, богатой. Красивая как куколка, покладистая, которая воспитывалась в нашей вере. Чистая, непорочная…

Мама ведь понимает прекрасно какие именно у нас отношения теперь с Надей? Знает, что мы… мы близки так, как наши девушки могут быть близки только с мужьями после свадьбы.

Я понимаю, что маме трудно все это принять, но с ней тут и сейчас я готов бороться. Готов защищать своего Воробушка.

— Я не против сын, что ты! Такая… такая хорошая девочка! Я очень рада за тебя. Только… подумай, на самом деле у вас все серьезно?

— Почему ты так говоришь, мама?

— Я не хочу, чтобы ты причинил ей боль. Я знаю тебя. Ты горячий парень, красивый, ты… ты привык к другим девушкам. Я все время переживала раньше, что, если я найду тебе достойную жену, будешь ли ты… сможешь ли ты хранить верность? Не будешь ли ты ее обижать?

— Почему ты считаешь, что я буду обижать Воробушка… Надю?

— Я так не считаю, сынок. Просто хочу, чтобы ты хорошо подумал. Может быть лучше пока не торопить события?

— Я пока ничего не тороплю, мама. И я… Я сам не знаю, что делать. Мне кажется… кажется я люблю ее.

— Кажется? Или любишь, сынок?

— Люблю.

Да. Надо найти в себе силы и сказать это.

Это не просто. Или нет, наоборот. Это так просто говорить вот такую правду!

Я люблю Воробушка!

— Хорошо, сынок. Но… ведь ты не видел её?

— Видел, мама. Видел. Знаешь, сейчас я вижу гораздо лучше, чем тогда, когда у меня было сто процентное зрение.

— Хорошо, милый, я рада. Илик, скажи, вы мне ничего не говорили там, на Кипре. Но я почувствовала, что что-то произошло. Что-то важное. Тамерлан очень изменился. Что случилось, сынок?

Не знаю, имею ли я право говорить это маме. Возможно, там должен сам, но…

— Мама, так получилось, что там, на острове я… я случайно встретил Зою.

— Зою? Но ведь она… — слышу, как мама тихонько обращается к Богу, проговаривает слова молитвы.

— Зоя жива, мам. И… у неё родилась дочь. Дочь Тамерлана.

Слышу вскрик, всхлип. Кажется, даже воочию вижу перекошенное болью лицо матери, ладонь, которой она закрывает распахнутый в ужасе рот.

— Дочь? У Тамерлана есть дочь?

— Мама, прошу… не говори пока ничего брату. Он сам… сам тебе обо всем расскажет, когда у него будут силы.

— Сынок… Ох…

Понимаю, что мама рухнула в кресло, она плачет, а я ничем не могу помочь. Зову Надю.

— Надя, пожалуйста, помоги маме дойти до комнаты. Там… там Гуля, Айна, кто-нибудь, пусть помогут. А ты… ты возвращайся.

— Хорошо, Илик, я все сделаю.

— Я…

Хочу сказать, что люблю ее, и опять не могу. Не сейчас. Не при маме.

— Я буду тебя ждать.

Я буду ждать.

В конце концов, почему нет?

Почему я не могу быть счастливым сам и сделать счастливой моего Воробушка? Это ведь не сложно?

Глава 28.

Уже две недели мы дома. Странные две недели.

Днем мы с Надей видимся, как ни странно, очень мало. Завтракаем вместе, а потом она уходит ухаживать за мамой.

У мамы был сердечный приступ. Она категорически отказалась ложиться в больницу.

По ходу, отказ от лечения — это у нас семейное.

Мама все повторяла, что ее отец к себе зовет. И, наверное, она там нужнее. А Надя пыталась и пытается ей помочь.

В один из дней я слышу, как Надя с мамой беседует, как уговаривает встать, начать ходить, двигаться, заниматься чем-то.

— Замира Равильевна, вам обязательно нужно подниматься!

— Деточка…Не нужно, мне… тяжело.

— Тяжело, я знаю! Но надо. Обязательно надо. Движение — это жизнь! Вы еще молодая. Столько всего еще впереди. Вам и Тамерлану надо помочь, И Илику. У вас внук растет.

— Чужой внук… чужой.

— Может и свои будут. У вас такие красивые сыновья.

Понимаю, что подслушивать не хорошо, но сижу в коридоре, затаив дыхание.

— Красивые, да… Ты, Надя, влюблена в Илика. Я знаю.

Воробушек молчит, только вздыхает как-то рвано.

Она влюблена. Нет, она меня любит.

И я ее люблю.

Вот только она признается в своих чувствах открыто, а я…

Я боюсь чего-то.

Вернее, точно знаю, чего боюсь. Боюсь, что получится как у Тамерлана.

Я скажу, и не смогу ответить за свои слова.

А отвечать надо.