Тейрин стоял на залитом дневным золотым светом балконе и смотрел на Нат-Кад. Город выглядел иначе. Тейрин не помнил его таким, не видел никогда таким — не в тени от черных тяжелых туч.
— Что это значит? — спросил он у Сорэн.
— Это просто свет, Тейрин, — рассмеялась она в ответ.
Но Тейрин услышал: Сорэн растеряна.
Глава 40. Дела семейные
Стол был огромен. Накрыт на семерых, но лишь Сорэн сидела во главе.
Эйра соорудила качели на соседнем дереве, Заррэт стоял, подперев спиной могучий, как он сам, дуб, и скрестив ручищи на груди. Тэхэ играла с волком у самого края поляны.
Затхэ поднялся по горной тропе, замер в нескольких шагах, увидел всех сквозь заросли. Улыбнулся себе и двинулся дальше, но не успел выйти к ним: за мгновение до его шага к остальным присоединилась Тьма. Прямо посреди поляны заклубился черный туман, соткался в Лаэфа, темной фигурой шагнул к столу. Затхэ замер. А Лаэф остановился напротив Сорэн, и змея Эрхайза зашипела с его плеча.
— Что я вижу, дорогая сестра, — мягко проговорил он, — ты уже присвоила себе место отца? С чьего позволения, Сорэн?
— Садись, Лаэф, — кивнула она ему. И заговорила громче. — Прошу всех подойти к столу!
— Просит она, — пробормотал на ухо Затхэ Ух’эр, но Затхэ даже не вздрогнул — подозревал, что это ненормальный бродит где-то по кустам. — Скорее, приказывает, да? Во всем виноват во-он тот стул, — с неожиданным знанием дела определил тем временем ненормальный. — Садишься на трон отца — и начинаешь командовать.
Расхохотался, схватил Затхэ за руку — цепкие холодные пальцы — потащил за собой. Провозгласил:
— А смотрите, кого я нашел! — и вытащил на поляну. — Подслушивал в кустах!
— Сам ты подслушивал в кустах! — возмутился Затхэ.
— Сели все! — рявкнула Сорэн, решительно подняласть из-за стола.
— Ты кем с-себя возомнила? — раздалось шипение со стороны Лаэфа, но было неясно, он шипит или змея его.
— Старшей дочерью праотца Д’хала, — жестко напомнила она, а в белых руках блеснули сверкающие лезвия.
— А что, дедушки не будет? — громко спросил Затхэ, обращая внимание на себя. А то сцепятся сейчас, и придется века ждать, пока помирятся. — Дедушка как-то забросил дела семейные, я смотрю...
— Следи за речами! — грозно бросил подпирающий дуб Заррэт.
— Мне нравится, как он угрожает, — хмыкнул Ух’эр, обращаясь к Затхэ, но так, чтобы слышали все.
Подошел к Заррэту ближе, всматриваясь в глаза, спросил:
— Ты знаешь, дорогой братец, что есть иные способы общаться? Не только сыпать угрозами?
— Я тебе не братец, — пробубнил Заррэт. — Лаэф, успокой свою тень. А то поломаю.
— А что, там есть куда еще ломать? — удивилась Эйра, что чуть с качелей не упала, но сделала вид, что так надо, и что она давно собиралась спрыгнуть. Вприпрыжку приблизилась к остальным, заглянула в лицо Ух’эру, как он обычно любил заглядывать.
Затхэ сделал осторожный шаг назад.
— Пока вы грызетесь, ребенок убегает, — равнодушно сообщила Тэхэ, отпустила волка и взялась за лук.
— Надоели, — пожал плечами Затхэ. — Каждый раз приходится ваши споры слушать. Посмотрите на себя. Два слова сказать друг другу не можете, чтоб не перегрызться, как собаки. Меня вы зачем звали? Зачем меня каждый раз зовете? Оценить вашу грызню? От нее уже тошно!
— Да как ты смеешь… — начал Заррэт, но Ух’эр нарочито громко прошептал:
— Опять угрозы, брат? — чтобы казалось, будто обращается к Заррэту, а на самом деле — чтобы все слышали.
И Заррэт замолчал: он умел иногда проявить благоразумие. Лаэф тоже ничего не сказал, лицо его было повернуто в сторону Затхэ, да и Эрхайза не сводила водянистых равнодушных глаз, но Тьма молчала. И молчание было тяжелым. Тишина давила. Душила удавьими кольцами.
А потом Эйра хрустнула яблоком, а Тэхэ покосилась на нее недобро — судьба ребенка решается, а она тут хрустит. И Сорэн заговорила.
— Мы звали тебя за тем, — сказала она, — чтобы взять слово не спускаться больше к людям. Ты — не человек, Затхэ. Ты — один из нас. Мы были добры к тебе, но наша доброта не безгранична. И теперь мы станем строже. И будем строже с тебя спрашивать. Ты уже давно не дитя…
— В отличие от нее, — кивнул Затхэ на Эйру. Перебил Сорэн. И даже Ирхан, вечно треплющий его волосы, на этот раз спрятался за тучу, на всякий случай. — И от него, — кивок в сторону Ух’эра. — А он просто скучный, — указал теперь на Заррэта.
— Замолчи, Затхэ, — строго сказала Сорэн. — Ты не ровня нам, чтобы сметь так говорить.
— А кто я тогда? — спросил он. И вдруг почувствовал, впервые в жизни, как бывает больно. — Я не человек, и к людям мне нельзя. Я вам не ровня, и я должен слушать вас в то время, как вы сидите здесь веками и только и делаете, что грызетесь друг с другом. И возразить я не могу! Я ничего не могу, получается?! Зачем вы тогда учили меня? Зачем... — вдохнул воздух, которого вдруг стало не хватать и выкрикнул. — Зачем вы меня всему учили?!
— Замолчи, — сказал теперь Лаэф. Холодно и очень серьезно. Сорэн уже не пыталась остановить, Лаэф — все еще пытался. Лаэф не любил, когда все предрешено. Особенно, когда видел эту предрешенность в глазах Сорэн.