Раз, уходя из лесу, Затхэ свернул не вверх, не на тропу, что вела на Гьярнору — пошел вниз, к ущелью. И у самого ущелья, в тени огромной скалы, на узкой тропе повстречал Лаэфа.
Лаэф не шел — плыл в тенях. И тьма клубилась вокруг него. И из клубов шипели змеи.
— С дороги, — сказал Лаэф и прошел не мимо — сквозь Затхэ.
А Затхэ подождал, пока клубы дыма рассеются. Обернулся человеком, окликнул Лаэфа, пошел следом.
— Ты ведь Тьма! — сказал, когда догнал.
— А ты — порождение Эйры, — презрительно ответил Лаэф. — Ничего нового придумать не могла, слепила тебя из того, что видела вокруг. Воровка.
— Что она украла у тебя? — спросил Затхэ. Он быстро учился. И быстро понимал, о чем боги говорят на самом деле.
— Многоликость, — ответил Лаэф. — Ты меняешь лица. Раньше это умел делать лишь я.
— Да куда мне до тебя! — удивился Затхэ. — У тебя их тысячи. И тысячи голосов. И тысячи теней — и все идут за тобой. Мне до тебя никогда не достать!
— Хорошо, — бросил сквозь зубы Лаэф. — Ты благоразумен.
Взмахнул полой плаща - и растворился во тьме.
***
Сорэн пела ему песни. Ирхан играл с волосами. Рихан берегла сон.
Заррэт учил обращаться с оружием. И подросший Затхэ не просто яблоки разрезал на лету — мог разрубить стрелу, пущенную из лука Тэхэ. И бился почти на равных с Войной.
Слушал ветра и травы, и землю, и ручьи вместе с Тэхэ — и те рассказывали ему историю мира.
Рядом с Ух’эром он смеялся.
Но время шло. Затхэ рос быстро. И скоро уже снисходительно поглядывал на мать. И Ух’эр ему был больше не интересен. Увиливал от битв с Заррэтом. И больше не ходил к Тэхэ. Нашел новое развлечение — подался к людям. Тайком спускался с Гьярнору и днями пропадал в селениях у подножия. И там тоже был всем дорог, и все слушали его, а он — неблагодарный — рассказывал людям о них, богах, истории в духе Ух’эра. И люди смеялись. И прекращали верить.
Что верить в смешных безумцев, всемогущих, но сидящих на вершине горы и то и дело грызущихся друг с другом?
Так, Затхэ? Так?!
Вот тогда-то она и созвала всех.
***
Эйра надулась. Обиделась, когда Сорэн пришла к ней.
— Это касается твоего детища, — напомнила Сорэн.
— Оно уже давно не мое, — пожала плечами Эйра. Фыркнула и спрыгнула с яблони на землю. Ткнула тонким пальчиком Сорэн в грудь. — Вы его у меня отобрали, теперь он — ваш.
— Он ходит к людям, — сказала Сорэн. Эйра пожала плечами, мол, мне-то что? — Приходи вечером на вершину. Там будем решать его судьбу.
— Решайте, — хмыкнула Эйра, рыжая прядь упала ей на нос, и Эйра отвлеклась от Сорэн — сосредоточенно принялась ее сдувать, скосив глаза. Свои длинные золотые волосы она отдала Затхэ. Теперь приходилось учиться управляться с короткими, торчащими во все стороны, падающими на глаза.
***
Заррэт вышел из кузни, поглядел исподлобья: чего пришла?
— Затхэ снова пошел вниз, — сказала Сорэн. — Вечером соберемся на вершине. Нужно с ним разобраться.
Заррэт хмыкнул, поправил в ножнах меч и ушел, хлопнув дверью.
***
Тэхэ вовсе не вышла — прислала вместо себя к опушке лесов оленя.
“Когда буду убивать тебя, сестрица, — подумала Сорэн, — убью не сразу. Рога для начала вырву. Чтобы больнее. Любишь ударить больно — отплачу той же монетой”.
Эйру, дурочку, просто проткну лучем света, тебя же — нет. С тобой разговор будет дольше.
***
К Лаэфу она сама не решилась зайти.
Остановилась на границе света и тени у самого ущелья. Крикнула:
— Лаэф! — и шагнула назад — из тени к ногами метнулись змеи. Замерли, свернулись клубками, готовые броситься на нее, сделай она лишнее движение.
— Чего ты хочеш-шь? — прошептала тьма.
— Хочу убить тебя, — призналась она. И тьма презрительно расхохоталась, и пахнуло холодом и гнилью. — Но не сейчас. Сейчас нужно поговорить с Затхэ. Нам всем нужно поговорить с Затхэ.
— Мне не нужно, дорогая сестра, — с мягкой насмешкой прошептала тьма, Лаэф мгновенно менял голоса. Но она всегда узнавала. Она всегда узнавала его. — Меня не интересуют дела монстра.
— Он ходит к людям, — напомнила Сорэн.
— Боишься заразиться от него человечностью? — послышался второй голос. И смех — нежный, серебристый и безумный. Вот почему был запах гнили — братец Ух’эр гостил у Лаэфа. Он частенько заглядывал, ко всем, без спросу, почти как Затхэ. Только вот Затхэ до поры до времени были рады видеть, Ух’эра — нет, никогда нет. И все же — он ходил в гости. Для Смерти любые двери открыты. И не существует ни света, ни тьмы.
Ух’эр взбирался с ногами на столы, шутил, смеялся сам с собой, бросался безумными фразами, и разобрать, что из его бреда несет смысл, а что — нет, было невозможно.
Затхэ перенял у него бесцеремонность. И манеру насмехаться. Всегда — насмехаться. Только вот Затхэ был куда разумнее.
Любой здесь был разумнее Ух’эра, даже слепец Лаэф лучше видел дорогу, по которой шел. Ух’эр же — вечно метался.
— Он настраивает людей против нас, — сказала Сорэн. — Они смеются над нами. Над тобой тоже, Лаэф. И над младшим твоим кривым отражением — уверена.