Мы, Мигель Мартинес. Испания

Появившиеся на конспиративной квартире Куни и Орнальдо (оба получили майоров госбезопасности, наверное, не только из-за работы со мной, люди с такими талантами нужны всегда и везде) были в обычной гражданской одежде и выглядели как среднего достатка коммивояжеры. Казалось, что один сейчас вытащит из саквояжа сковородку и начнет тебе впихивать посуду от Цептера, а второй — косметику от Авона… Но взамен этого Орнальдо вывесил перед моим носом цепочку с каким-то камешком в золотой оправе, и я «уплыл». Что я говорил и что рассказал — не помню, от слова «совсем ничего не помню». Впрочем, мне как раз и скрывать было нечего. Уверен, что товарищи-гипнотизеры смогли просто подтвердить мою непричастность к этому провалу. А потом я написал докладную, которая полетела с ними вместе в Москву. И в этом документе постарался обосновать необходимость моего пребывания в Мадриде. Ибо начатое должно быть продолжено. Правда, пришлось затратить изрядно времени и толику средств на не совсем легальное преображение личности, но что-то надо было делать. Так я стал платиновым блондином. Но в моей ситуации краска для волос и ножницы парикмахера не могли дать полной гарантии изменения личности. Не совсем приятные процедуры в виде валиков из какого-то нейтрального, но не самого приятного материала чуть изменили форму лица плюс обувь, которая изменила походку, я чуть-чуть подрос, не слишком, но всё-таки. Естественно, поменяли документы. Теперь я Мишель Марти, гражданин Франции (мой французский оказался чуть лучше моего испанского, а акцент на испанском как раз стал вполне объясним). Но пришлось расстаться с Линой. Слишком яркая примета. Нет, ее не отозвали из страны, тут нашлось для неё дело. Не скажу, что это меня обрадовало. Но возглавить комсомольскую организацию (точнее, это я так ее называю, а здесь это коммунистический союз молодежи) накануне выборов — тоже дело немаловажное.

Испания неотвратимо двигалась, а точнее её настойчиво подталкивали к своеобразному моменту политического перелома: выборам февраля тридцать шестого года. Тогда, в МОЕЙ реальности, победил Народный фронт, в котором молодая компартия, которая не так давно отделилась от троцкистов, влияния не имела. Но это было в ТОЙ, моей реальности. ТУТ и сейчас ситуация складывалась иначе. Компартия избежала раскола. Временно разногласия между троцкистами и сталинистами ушли на второй план. Испанские товарищи тоже перестали письками меряться, извините за такое поганое сравнение, но иначе я эти интриги не могу назвать. В стране происходило обострение реакционной политики правого правительства, которое пыталось откатить назад все завоевания правительства Асаньи. И благодаря этому все более-менее прогрессивные общности стали концентрироваться вокруг этой неординарной личности. При этом там оказались представлены самые разные политические силы, как говорилось в одной мудрой книге «каждой твари по паре». Мне лично представлялось неправильным влезать в этот винегрет, чтобы что-то менять. Победили на выборах и без этого. Главные усилия я сосредоточил на пропагандистской компании коммунистов, которая была откровенно слабой и слишком популистской. И при этом моей задачей было сделать так, чтобы на момент формирования правительства в его состав вошли как можно более решительные лидеры. Кроме того, были переоценены личности заговорщиков. Так, я настаивал на том, чтобы «актировать» кроме Франко, Мануэля Годеда и Хуана Ягуэ. Причём сделать это заранее, задолго до выборов. А вот с личностью генерала Санхурхо я решил повременить — сейчас убирать его было невыгодно. И не потому, что без него не нашлось бы кому восстание возглавить, отнюдь, генералов, не слишком обремененных служебными обязанностями, и с низкой социальной ответственностью в стране было хоть жопой жуй. Дело было в том, что Хосе Санхурхо в португальском изгнании вёл себя уже как военный диктатор Испании. И его высокомерие могло оттолкнуть от восстания часть монархистов, особенно альфонсистов. А любой раскол в стане врага — это лишний шанс для победы республиканцев.