Мы, Мигель Мартинес

Потом они ужинали. Из-за своей работы ужин в семье Джугашвили был достаточно плотным, после него сразу спать ложиться — совсем неправильно. Зато было время для неторопливой беседы под трубочку табака, хотя на этот раз Сталину было как-то лень играться с трубкой, он достал пачку «Герцоговины». Вытряхнул папиросу и закурил. Крепкий табак с неповторимым ароматом заполнил комнату. Киров достал свои папиросы. Он предпочитал другой сорт, не такой крепкий, но тоже достаточно ароматный, впрочем, одного какого-то сорта папирос у него не было. Надежда почти не вмешивалась в их разговор и ушла спать. А они засиделись заполночь. А почему бы и нет?

Но всему хорошему приходит конец. А потом наступает утро. Сталин вставал довольно поздно. Но не сегодня. Надежда уже уехала — она в эти дни уезжала очень рано. Это было сложно — заочно учиться и работать, но она справлялась. И ей нравилось, что занимается она серьёзным делом, важным, тем более, что общество такого человека, как Землячка, это дорогого стоило. Принципиальная, въедливая, умеющая разбираться в любом вопросе, вникать в мелочи, не упускать никаких деталей, Розалия оказалась еще и толковым педагогом. Она умела учить, не вдаваясь в пустую теорию, а говорила и объясняла только практические моменты, без которых было бы сложно работать. У Нади открылось какое-то второе дыхание, она преобразилась, тем более, что ее работа была связана с командировками и встречами с самыми разными людьми, неожиданно круг ее общения стал совершенно другим. И это тоже пошло ей на пользу. И на подруг времени уже не оставалось, разве что очень-очень редко, и то, разве что с Полиной Жемчужиной еще иногда встречалась, а вот с остальными…

Завтракали они с Кировым вдвоём.

— Мироныч, я хочу, чтобы ты поехал на похороны Ягоды. — сказал Сталин, когда они закончили с завтраком и закурили.

— Хм… Так вроде мне как бы… Стоп! А почему ты? Или…

Киров задумался.

— Коба, ты хочешь, чтобы я…

— Ты правильно понимаешь, Серго.

— Коба, я ведь в Ленинграде еще столько не сделал. там работы и работы… Неужели никого другого поставить не можешь?

— Ты пошел в Ленинград, чтобы ослабить влияние Зиновьева. С этой работой ты справился. В целом. Ее могут закончить и без тебя. А тут… Тут мне нужен свой человек, которому я смогу доверить это архисложное дело…

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Ягода не просто так застрелился. Хотя ты это и так понимаешь. Понимаешь. А я знаю. После похорон жду тебя. Познакомлю тебя с документами. Там только верхушка айсберга. Но даже она меня пугает. Понимаешь, ОГПУ взяло очень много власти. Менжинский, в общем, не в нём дело… а в том, что в ОГПУ пригрелись настоящие враги. И они используют эту организацию, чтобы ослабить советскую власть и ее очернить. Только сейчас разобрались, как это делается. По надуманным делам стараются убрать — арестовать, расстрелять нужных специалистов, поставить под вопрос индустриализацию. Сделать всё, чтобы наша страна подошла неподготовленной к будущей войне. И с этим надо разбираться. Очень аккуратно разбираться.

— Вот как?

— Знаешь, один наглый журналист сказал мне, что массовые репрессии исчерпали себя как метод строительства социалистического государства. А всё эти идиоты-троцкисты. Подавай им мировую революцию тут и сейчас! Немедленно! И по всей Европе! Сколько им объяснять, что необходимо остановиться, создать базу для продвижения идей коммунизма и социализма. Создать сильную экономическую и промышленную базу и только тогда двигаться дальше. Нет! Им надо всё и сейчас, немедленно, сколько ресурсов они выкачали из страны! Мы могли бы уже построить десятки заводов… Слова все говорят правильные, а пользу приносят единицы, и нам, тем, кто делает дело очень аккуратно вставляют палки в колеса.

— Послушай, Коба, я всё понимаю, но, может быть, всё-таки назначишь кого-то другого? Не моё это, понимаешь, не моё…

— Кого?

— Ежова, например, он товарищ въедливый, преданный, ему такое дело по плечу будет.

— Я тоже так думал. Долго так думал. Но нет, мне надо не просто провести зачистку и всех попереть… А кто работать в ОГПУ будет? Дров наломает Ежов. Не сможет он со своего росточка увидеть все нюансы. Не обижайся, Мироныч, но кроме тебя никого на этой работе я не вижу.

— Вот как… Я подумать могу?

— Значит так, сегодня ты присутствуешь на похоронах Ягоды от Политбюро. Потом знакомишься с документами. Учти, о том. что они существуют, знают только Молотов и Ворошилов, но даже они не представляют, что в этих документах. Сегодня вечером ты должен дать мне свой положительный ответ.