Когда за окном началась стрельба, первым на ноги вскочил Шорох. У него реакция оставалась еще неплохой, и раньше Свиста он сообразил, что дело швах. Приятель ринулся было к задним окнам, но бритоголовые были уже и там. Не случись пистолетных выстрелов Жорика, так бы и повязали их сонными. Но неожиданной атаки не получилось, и, разбив автоматным стволом окно, Шорох ударил по наступающим длинными очередями. Стрелять из «Калаша» ему никогда раньше не приходилось, однако дурное дело не хитрое, а руки у него все еще были крепкими. Свист - тот больше пугал братков, рассыпая пули поверх голов, Шороху везло значительно больше. Первыми же очередями он положил в землю двоих, перебежав в соседнее помещение открыл бешеный огонь по фургону. Здесь же сидела, всхлипывая, Лизка. Своими глазами она видела, как чертов фургон раздавил несчастного Жорика. Зато и досталось пассажирам больше других. Не жалея патронов, Шорох садил и садил по машине, пока случайная пуля не клюнула его в горло. Взглянув на убитого, Лизавета медленно забрала из рук Шороха оружие. За окном шевельнулись кусты, высунулась чья-то стриженая голова. Лизка подняла «Калашников» и изо всех сил дернула спуск. Очередь ударила по ушам, автомат чуть было не вырвало из рук. Бритоголового она отпугнула, но для себя уяснила, что ничего путного из ее обороны не выйдет.
Позади еще продолжал скупо постреливать Свист, но счет уже шел на секунды. Лизка помнила про подвал со взрывчаткой и отчетливо сознавала, что другого выхода нет. С гибелью Жорика любая оборона теряла смысл. С Шорохом они могли бы еще что-нибудь предпринять, но Свист не умел ни драться, ни стрелять. Да и она ничего этого не умела. Только одно свое женское дело и знала. Но что хорошо получалось с Жориком, уже никогда не могло повториться ни с кем другим. А что сотворят с ней разъяренные братки, угадать было несложно…
На ослабевших ногах Лизка пересекла комнату, по каменным ступеням спустилась в подвал. Каждый шаг казался ей последним, она вслушивалась в стрельбу над головой и пыталась припомнить из своей жизни что-нибудь особенно светлое. Однако и с этим у нее ничего не получалось. Прошлое лепилось какими-то бессвязными обрывками, если что и вспоминалось, то совершенно не то: прокуренный туалет школы, где ее лишили невинности, первый стакан водки, а после вереница мокрых и гогочущих ртов, кутерьма тел и вокзалов, сотни лиц, так и не сумевших стать родными и близкими. Только один Жорик и сохранился в памяти - беспомощный, вечно опухший, с такими добрыми и волнующими глазами…
Остановившись перед ящиками с тротилом, она судорожно вздохнула. В голове всплыла услышанная где-то фраза о том, что ничего случайного в этой жизни не бывает. Не случайно повстречала она спившегося мента, и не случайно оказались в этом подвале наполненные взрывчаткой ящики. В сущности, сама она ничего не решала, за них все решила судьба…
Подняв автомат, она резанула клокочущей очередью по ящикам, и первые же пули насквозь прошили мешочек с блестящими детонаторами.
Ни боли, ни страха Лизавета так и не почувствовала. Тугая жаркая волна ударила в грудь и лицо, вознесла вверх, телом пробив потолки и стены. Самое удивительное, что падать она не собиралась. Стремительный полет продолжался, и, взмывая к небесам, она видела под собой бушующее пламя, видела черные, разбрасываемые взрывной волной фигурки. Она могла быть довольной. Это было неплохой компенсацией. За Жору, за Свиста и Шороха, за всю ее короткую непутевую жизнь…
Глава 9
Небольшой моторный катер покачивался возле правого борта теплохода. Сидящий в нем человек неловко горбился, часто подрагивал плечами. Чувствовал он себя не слишком уютно, - оно и понятно, в любой момент переговоры могли прерваться, а в катер прилететь граната без чеки. Мужчина задирал голову, боязливо поглядывал на часовых. Было очевидно, что он трусит, и, косясь в его сторону, боевики негромко посмеивались. Им тоже было не по себе, но они-то наперед знали, что все обойдется. Кроме того, отваги придавала рубленная труха растения коки, которую каждые десять минут боевики Азамата пучками совали в рот.