Мы — из Солнечной системы

Лада кусала губы, щеки у неё пылали от стыда. Потупив глаза, молча, она сносила сочувственные и насмешливые взгляды товарищей.

— Высокомерен до грубости,— шепнул ей Ким в утешение.— Всех считает дураками. Нормальным людям объясняют цель, и они работают.

Лада замотала головой отрицательно.

— Молчи, я во всём виновата. Вылезла с рассуждениями о рояле. Правильно сделал Гхор: поставил меня на место. И буду вытирать пыль, и буду. Так мне и надо.

Ким глаза широко раскрыл. Никогда ещё Лада не бывала такой безропотной.

Улыбавшиеся насмешливо отсеялись первыми. Ушли, надув губы, оправдываясь обиженно: «Утром у нас обязательная неинтересная работа, вечером — необязательная и тоже неинтересная».

Лада и Ким остались среди немногих. Ким всегда был терпелив и требователен к себе. Себя упрекал: «Сам виноват. Не умею найти интерес». Но удивлялся страстному упорству Лады: «Однолучевая ты стала, как я!»

Так прошло полгода. Только весной их терпение было вознаграждено. Обоих перевели в выездные группы. Едва ли это была награда за прилежание. Просто пришло время выезжать, а в группах требовались биологи или врачи.

Дело в том, что начали получаться опыты с невидимым кабелем. Передача ратосигналов осуществлялась и прежде, без передачи не работали бы дубликаторы. Но там сигналопровод (канал, который пробивался в вакууме лучами Нгуенга) был коротким — полметра-метр. Станции ратоснабжения имели каналы в десять и сто километров. К сожалению, без каналов сигналы распространялись только по прямой, не могли огибать Земной шар. Но вот в январе группе гвинейских ученых удалось преодолеть и эту трудность: искривить лучи в поле мощного грави-магнита и переслать их на триста километров — с берегов Оки в Ярославль. Потом — в Заволжье, потом — за Урал, на Новую Землю, на Северный полюс, в Гвинею и в Австралию. И для проверки ратопередачи принимающие вылетали в Ярославль, в Заволжье, на Урал, на Новую Землю, на Северный полюс, в Гвинею, в Австралию… Все эти путешествия совершил Ким.

Вылетали обычно в пятницу вечером, в воскресенье вечером возвращались. В эту неделю — Гвинея, в следующую — Австралия, потом — судно, плывущее по Тихому океану…

Так сама собой, незаметно и даже без больших усилий осуществилась одна мечта Кима. Ведь студентом ещё он мечтал о странствиях. А теперь он самолично колесил по Земному шару.

Каждую неделю — на новое место. Бесконечное разнообразие… и однообразие вместе с тем.

Быть может, Кима поймут люди, много странствовавшие по белу свету: знаменитые певцы, хирурги или шахматисты. Шахматные турниры бывают в Аргентине, на Кубе или в Швейцарии, за окном могут быть степи, пальмы или горы, но перед глазами — шахматная доска, шестьдесят четыре клетки, фигуры белые, фигуры чёрные. За окном Аргентина, Куба или Швейцария, но все волнующие события происходят только на клетчатой доске.

В пятницу вечером, каждую пятницу, Ким прилетал на аэродром, оставлял в ячейке хранения вингер, а с собой брал только ящик, в котором шуршали мыши.

На аэродроме его встречал старший физик Альбани, худущий, очень смуглый в противоречии с фамилией (Альба — белый), крикливый и страстно, как девушка, влюблённый в Гхора. С ним приезжали два техника. Техники менялись. Лайнер прыжком вырывался за облака; на всех маршрутах одинаково Ким видел кипы ваты внизу, а над головой — по-южному синее небо. Но вата и синева приелись ещё с детства. Обычно Альбани дремал, дремали техники, и Ким дремал несколько часов, пока лайнер, пробив облака, белые днем, сизые вечером, чёрные ночью, приземлялся на Северном полюсе, в Гвинее или в Австралии.

Иногда они ложились ещё на часок-другой поспать в гостинице при аэродроме. Но аэродромные гостиницы все одинаковы, гвинейские и австралийские. Даже не спрашивая, можно найти столовую и ванну.

Затем в зависимости от расписания уже на местном глайсере или автобусе они добирались до площадки, предназначенной для опыта.

Вот тут на короткий момент Ким оказывался в чужой стране, вдыхал настоянный на ароматах тропический воздух, или, напялив шубу, тёр щёки, прихваченные морозом, любовался розоватыми пирамидами гор, или (один раз и так было) всматривался в смоляную подводную тьму, разукрашенную цветными огоньками светящихся рыб.