Мы — из Солнечной системы

Однако вскоре люди привыкли к ратоматорам, как их далёкие предки к телевизорам. Посидел у экрана субботний вечер и хватит. Есть другие дела, другие развлечения. А потом выяснилось, что вообще многим не нравится ратоснабжение — волшебная скатерть-самобранка.

Молодые Нгакуру уже работали в тот год врачами; им дали сельский участок, отдалённый, болотистый, неблагоустроенный, полтора часа полёта на вингере от города. Том пользовал взрослых, Нина — детей. Опыта у них ещё не было, не было намётанного глаза. Советуясь друг с другом, они не делили работу, а удваивали её: к каждому больному ходили вдвоём, консультировались с пожилыми врачами на соседних участках, до ночи читали медицинские книги. Нина тяжко переживала каждую свою ошибку. Она оказалась не в меру жалостлива, горько плакала, когда её маленьким пациентам становилось хуже («Такие они беспомощные, такие бессловесные!»), ругала и винила себя, не спала по ночам, вздыхала на плече у мужа («Ой, Том, я, наверное, никогда не буду врачом!»).

С таким настроением не станешь рассматривать вечерние выставки, набирать украшения для стен. Вернувшись с обхода, Том с Ниной кидались к полке со справочниками и рады были, что с обедом не надо возиться, что тётя Флора уже достала суп из ратоприёмника — садись, кушай, тарелку бросай в ратоматор; там её перемелят, перетасуют атомы, сделают ещё что-нибудь полезное.

И долгое время молодые не знали, что на самом деле они едят не ратосуп. Тётя Флора тайком готовила по старинке. «Не могу допустить,— говорила она соседкам,— чтобы дети при их нервной работе жевали какие-то деревянные котлеты из атомов».

Но однажды обман открылся. Тётя Флора замешкалась. Том прилетел домой раньше, проголодался и распорядился сам: вытащил из ратоприёмника бифштекс с яичницей, а когда растерянная мать появилась на пороге с тарелкой, сказал ей, ничего не подозревая:

— Так вкусно, ма, не хуже, чем у тебя. Я так рад, что тебе не нужно три раза в день стоять у плитки.

И тут тётя Флора ударилась в слёзы.

— Ах, ты рад? — закричала она.— Всю жизнь хороша была у печки, а теперь мать в мусоропровод. Ну и глотай свои опилки, наживай язву желудка!

Прежде тётя Флора работала поваром в маленькой закусочной, стоя у раскалённой плиты, готовила шипящие пирожки и блинчики, отдуваясь, проклинала нестерпимую жару, но в душе была довольна своей судьбой, потому что в час обеда у окошка выдачи толпились десятками весёлые и усталые портовые рабочие, с шутками расхватывали обжигающие пирожки, хвалили еду, хвалили повара. И тётя Флора чувствовала себя человеком приятным, уместным, необходимым.

А сейчас кухню при закусочной закрыли, печи сломали, поставили дюжину стандартных ратоматоров.

И что самое обидное — изменники, вскормленные на блинчиках тёти Флоры, обсасывая деликатных цыплят в белом соусе, говорили друг другу: «Вкусно. Не по-простецки, как прежде: проглотил, лишь бы горячим живот набить».

И блинчики можно было вынуть из того же приёмника. Но на весь Дар-Маар блинчики готовил теперь один-единственный повар с высшим гастрономическим образованием. И право готовить он получил на конкурсе, победив сто других кандидатов-пирожников. И конкурс проводился по всем правилам (тётя Флора сама была членом жюри). Блинчики подавались в запечатанных тарелках с девизом, комиссия дегустаторов не знала имени автора — предвзятых симпатий быть не могло.

Тётя Флора не могла предъявить претензий, но от этого ей было не легче. И не одна такая тётя Флора оказалась не у дел.

Сократилась работа во всех отраслях, связанных со стандартным трудом, с массовым производством однотипных предметов.

Была, например, такая промышленность — часовая.

Около десяти миллиардов часов требовалось изготовить ежегодно, чтобы все люди Земли могли работать согласованно, минута в минуту, чтобы даже школьники могли считать время, взвешивать его и ценить. Громадная армия часовщиц в белых халатах — это были девушки по преимуществу — следила за точной работой автоматов, штампующих и собирающих крошечные детальки. Часовщицы славились тонкими и ловкими пальцами, точностью, усидчивостью, проворством. Кропотливая работа приучала их к терпению, считалась почетной, но небезвредной для зрения. И существовали врачи-профессионалы, предупреждавшие и лечившие профессиональные болезни глаз у часовщиц.

Но вот разом в январе 302 года закрываются все часовые заводы мира. Не нужны оказались часовщицы со всеми их талантами и терпением, не нужны автоматы-сборщики, и заводы автоматов, и наладчики автоматов, и врачи по болезням часовщиц. От громадной промышленности остались только конструкторские бюро. Там вручную, без всяких машин, не торопясь создают новые марки часов. Отобранные показываются на сеансах ратоснабжения, и, пожалуйста, нажимайте кнопку.

То же происходит в радиопромышленности, то же в обувной, текстильной, кожевенной, кондитерской… Фабрики закрываются, остаются конструкторские бюро-мастерские по изготовлению образцов.