Мы — из Солнечной системы

Мы не знаем, куда посылал Березовский свою таблицу, кому он показывал её. В Ленинграде в то время мало было специалистов. Возможно, Березовский обращался в институты письменно, вероятнее, говорил о своей идее случайным людям, будущим, так сказать, потребителям. Но он не встретил ни сочувствия, ни доверия.

И на полях энциклопедии появляются желчные записи: «Три часа потратил на тупицу С. Д.», «Доктор В. преисполнен почтительности к прошлому веку, убеждён, что только мертвецы были умными людьми».

Затем — обиженный пасквиль на критиков:

«Ум человеческий имеет свои границы, не может вместить необъятное. Люди образованные пуще всего ценят знания, охотно их пополняют, но не любят заменять. В новом они прежде всего ищут привычное, а если не находят, считают новое неверным. Есть пять способов уклониться, отмахнуться от непривычного, я уже знаю их наизусть.

Способ первый — анкетный: „А кто такой Березовский? Академик? Профессор? Где его труды? Ах, это простой учитель химии? Разве может простой учитель открыть что-то интересное в чужой области?“

Способ второй — математический: „У этого Березовского грубейшая ошибка — вместо одной стотысячной десятитысячная. Ошибка на целый порядок! Малограмотный человек этот Березовский, незачем обсуждать его предложение всерьёз“.

Третий — опровержение с цитатой: „Великие учёные прошлого Птолемей, Аристотель и Пифагор сказали то-то и то-то. Отсюда следует, что атомной копировки быть не может. Почему Березовский спорит с Аристотелем? Разве он умнее Птолемея, разве талантливее Пифагора?“

Четвёртый способ — скептический: „Ничего не выйдет“. При этом ссылаются на какую-нибудь трудность. Например: „Атомы малы. Как ухватишь их щипчиками? А не схвативши, не поставишь на место. Так-то. Не выйдет ничегошеньки!“

Пятый — вообще нам этого не нужно: „Люди всё могут и всё умеют. Дайте хозяйке муку и дрожжи, засучит она рукава, замесит тесто и такой каравай испечёт — пальчики оближешь. Хлеб нужен настоящий, а не копия. От копии будет несварение желудка“».

Так, отводя душу наедине, издевался Березовский над своими недоверчивыми слушателями.

Впрочем, некоторое время спустя, опомнившись, он укорял самого себя:

«Что происходит? Где разошёлся я с людьми? Все шагают не в ногу, один Березовский в ногу. И нет старшины рядом, чтобы крикнул: „Возьмите ногу, Березовский!“»

И «старшина» пришёл. Однажды одинокого инвалида навестил бывший замполит роты, ныне майор, комиссар полка. Грудь его украшали колодки орденов, жёлтые и красные нашивки ранений. В пустой и промёрзшей комнате однополчане пили вино, по очереди тыкая вилкой в консервы (бутылку и консервы принёс гость). Не очень связно хозяин рассказывал о своих спорах. Потом с улицы донеслись позывные, и знакомый торжествующий бас диктора (сводку читал всегда один и тот же диктор, вся страна знала его голос) начал перечислять освобождённые от захватчиков населённые пункты.

— Карта есть у тебя? — спросил гость.

Березовский принес нужный том энциклопедии, отодвинул в сторону бутылку.

— Где тут Кантемировка? А Тацинская? Вот видишь, наши идут на Донбасс. Северный Кавказ фрицы, конечно, очистят, иначе им же будет хуже. Останутся в мышеловке. Как твоё мнение: кончится война к весне?

Только час спустя гость спохватился:

— Ты мне рассказывал, кажется, что-то интересное?

— Да я уже забыл, о чём речь шла…

Майор похлопал по плечу товарища.