Мы — из Солнечной системы

Лишь один раз в жизни Гхору довелось выстрелить в крупного зверя. Он был подростком тогда, ему уже исполнилось четырнадцать лет. Как раз накануне мать предупредила его: «Не ходи в лес несколько дней: в заповеднике взбесился дикий слон». Естественно, Гхор поступил как раз наоборот, как и полагается четырнадцатилетнему искателю приключений: лишь только мать улетела к больным овцам, он схватил двуствольный глушитель и побежал к опушке.

Уже издали мальчик услышал голос слона: взбесившийся зверь трубил хрипло и гневно. Гхор остановился на минуту, вставил боевой патрон, пересилив страх, кинулся наперерез. Гораздо раньше, чем ожидал, он услышал топот, треск сломанных стволов, человеческий крик… и увидел, как по поляне мчится лесник, так и не успевший снять со спины глушитель. Гхор увидел бледное, искажённое ужасом лицо, хобот, взвившийся толстой змеёй… и выстрелил. Заряд сработал не сразу, слон пробежал ещё несколько шагов, даже успел швырнуть человека в кусты и рухнул, пригнув к земле тонкий ствол дерева… Когда спасённый на четвереньках выполз из колючек, он увидел, как на огромной серой туше пляшет мальчишка-горец и поёт победную песнь без слов.

Да, это была прекрасная победа, не хуже, чем победа над вершиной. Там ноги попирали каменную массу, здесь — живую гору мяса.

По древнему обычаю, победителю вручили хобот — самую вкусную часть туши. Гхор принёс домой добычу c некоторой опаской: боялся выговора за безрассудство.

Но дочь гор сказала:

— Ты будешь настоящим мужчиной, сын мой. А твои ровесники с равнины умеют только гулять по аллеям парами и кушать котлетки, прожаренные в инфраплитах. Никому из них даже в руки не дадут глушителя.

— Мне бы хотелось посмотреть на этих мягкотелых, мама,— заметил Гхор.— Давай слетаем на равнину.

— Нет, мальчик, на равнине нет ничего хорошего. Люди кишат там, как муравьи. Их так много, что они даже не знают друг друга по имени, проходят мимо не здороваясь, не заговаривая. Воздух там мутный и пыльный, у людей мутные головы и пыльные души. Только в горах душа чиста. Счастлив тот, кто никогда не спускался на равнину.

— А мне всё-таки хотелось бы посмотреть, мама. Я не буду там жить. Но я хотел бы посмотреть.

С горечью слушала мать неразумного сына. Она не понимала, что покой нужен только усталому. Оглушённый шумом дорожит тишиной, но не дорога тишина тому, кто не слышал грохота. Извечная история: умудрённые жизнью родители хотят избавить детей от ожогов, а дети лезут в пламя, мечтают гасить его обжигаясь.

— Ты не понимаешь, что такое равнина. Я не пущу тебя, не пущу!

Но два года спустя равнина сама пришла в горы.

Весной в ущелье появились изыскатели с вешками, трубами, мелкими кибами. Неловкие люди равнины лазили по бокам гор, выслушивали, высматривали, вымеривали, тревожили тишину небольшими взрывами…

— И здесь пылят,— ворчала мать Гхора.— На равнине им уже тесно.

Потом поползли слухи: через горы пройдёт канал.

Он соединит долину Инда с Яркенд-Дарьей, Пакистан с Западным Китаем. Перевал Шингшал взорвут, перешибут главный хребет, города и все ущелья буришей окажутся на дне озера. Мать Гхора не поверила, было, но слухи подтвердились. В июне пришло распоряжение отвести стада севернее. Район перевала объявили опасной зоной, на всех тропинках стояли фотоэлектрические сторожа, предупреждали многозначительным тоном: «Осторожно, вы вступаете в опасную зону. Берегите жизнь!»

Но какой сторож, даже не фотоэлектрический, может удержать любопытного юнца? Гхор знал все проходы между скалами и все лазейки, не просматриваемые фотоэлементами. Мог ли он пропустить такое зрелище, как взрыв перевала? И когда по радио громогласно вещали: «Зона очищена, нет людей на дистанции в тридцать километров», Гхор уже лежал в тайной пещере прямо против перевала, в каких-нибудь шести километрах от обречённой седловины.

На перевал он глядел, как с самолета. По бурому боку хребта жёлтой змейкой вилась дорога. Полз в ущелье грязно-белый язык ледника. И на седловине лежал ещё снег. Взобравшись туда, дорога ныряла в коридор, прикрытый сводом от лавин. В бинокль можно было различить, как выкатывались из чёрной норки игрушечные машины. Можно было различить и людей, совсем крошечных, меньших, чем на экране телевизора. И Гхора не оставляло презрительное сомнение: «Не сладят эти козявки с горами. Понапрасну суетятся».

Но он ждал терпеливо, как охотник, как кошка у мышиной норки. Лежал до полудня, в полдень закусил сухим сыром, запил водой, ближе к закату ещё раз закусил. Заснул, укрывшись буркой, и проснулся, когда по радио объявили: «Через час — взрыв».

Разноцветные игрушечные автобусы поспешно катились вниз — в перламутровую мглу Кашгарской равнины. Самолёты, кружившие над перевалом, как комары, подобно комарам исчезли, когда взошло солнце. Розовыми стали ледники на далёких тибетских горах.

Осталось двадцать минут до взрыва!

Осталось пятнадцать минут!