Гхора знают в каждом доме. Нет семьи, где не стоял бы ратоприёмник со штампом: «Институт имени Гхора». Нередко ратоматоры называют гхорами. Перед обедом говорят: «Ну-ка, дети, чем угощает нас Гхор?» Гхор это ратомика, это щедрое снабжение, горы вещей, спокойствие, всеобщая роскошь.
Но и Зарека знает каждый. Зарек — тот, кто возвращает к жизни мёртвых.
Гхора любят. Его оживляли люди всей Земли, он как бы сын человечества, тяжко доставшийся и потому любимый. Людям свойственно любить то, что тяжко достается. Пожалуй, никто не смог бы соперничать с Гхором в популярности, никто, кроме 3арека — командира битвы со смертью.
Шансы равны. Тут даже нюансы играют роль. Гхор красив, статен, силён, он внушает расположение и доверие. Зарек мал ростом, неуклюж, смешноват чуточку. Неприятно, если твой командир вызывает смешки.
Нет, конечно, не внешность решит. Покойный Ксан говорил: «Народы выбирают руководителями представителей главной профессии века». Вопрос в том, какое дело сейчас главное. Гхор — инженер, Зарек — врач. Гхор — развитие ратомики, Зарек — продление жизни.
Гхор — жизнь лёгкая, но короткая, Зарек — долгая, но трудная.
В своём кредо кандидата Зарек высказывается определённо: «Буду проводить план Ксана: всеобщее восстановление жизни в пять — восемь лет. Срок этот минимальный необходим для строительства лечебниц и подготовки врачей-омолодителей. Потребуются усилия. Возможен призыв молодёжи в строительство и медицину. Возможно временное увеличение рабочего дня. Все умершие в течение этого подготовительного периода записываются, ратозаписи хранятся, оживление будет проведено по очереди, в порядке дат смерти. Пока не начнётся всеобщее массовое оживление, немногочисленные объекты для клиник будут отбираться по жребию».
Ясно!
Гхор тоже должен составить кредо. Но странное дело: так просто, за один вечер, написался у него рассказ об общественных судах, а тут каждое слово подбирается с мучениями. Гхор уже не диктует, он по-старинному пишет, перечёркивает, всматриваясь в строки: «Главное для меня — интересы человека…»
Нет, не «интересы», а «благоденствие».
Не «человека», а «человечества».
«Ратомика — новая ступень… Никогда не было такого изобилия… свободы творчества… потока открытий… темпа прогресса. Задача состоит в том, чтобы не потерять темпа, двигаться вперёд, а не назад, в прошлое столетие».
— Туманно,— говорит Лада.— Что значит «прогресс»?
— Прогресс — это рост и развитие всех наук.
— Неконкретно. Что даст рост и развитие всех наук?
Гхор разъясняет. Говорит о каждой науке в отдельности. Получается многословно, чересчур специально, опять неконкретно.
— Ты скажи о человеке,— советует Лада.
Гхор пишет: «Потомки должны превосходить нас во всех отношениях — психически и биологически. Совершенствование человека — очередная задача».
— А жить сколько?
«Дольше жить»,— вписывает Гхор.
— А что значит «двигаться вперёд, а не назад»?
Гхор разъясняет:
— У нас четырёхчасовой рабочий день. Если Зарек победит, мы вернемся к семичасовому,— это отступление. Врачей будет больше — воспитателей, мастеров моды, пищи, красоты меньше. И вообще простое продление жизни — замедление темпа развития. Остаются те же поколения, те же люди восстанавливаются, повторяются ещё, и ещё, и ещё раз. Растет косность, консерватизм, тормозится научный поиск…
— Поняла. Изложи всё это.
Гхор улыбается:
— Святая наивность! Нельзя же сказать, что я противник всеобщего оживления.
— Как же это? В кредо нельзя сказать о своих намерениях?
— Милая Лада, есть правда слишком жестокая для средних ушей. Ты же не расскажешь физиологию брака десятилетним девочкам. Средние люди не понимают своей пользы. «Хочется» — для них главный довод. Хочется любить, веселиться, путешествовать, наслаждаться жизнью долго. Их не заботит будущее, познание, прогресс.
— А прогресс для чего?
— Лада, не притворяйся непонятливой! Ты же умница. Лучше подскажи мне, как сформулировать.
Лада — умница, и до неё сквозь броню любви постепенно доходит неприятная истина; Гхору трудно формулировать, потому что он не может сказать правды.
А правда такова: Гхор намерен вести людей не туда, куда они стремятся.
Ладу терзают сомнения и страхи. Она пробует спорить с мужем — он разбивает её высокомерно. Пусть он даже прав (Лада разбита, но не убеждена), но ведь это страшно: идти наперекор течению, против всеобщего желания. Будет разочарование, будут упрёки и обвинения. Возможно, Гхора отстранят как нарушителя слова, как несправившегося, как неискреннего. К чему же тогда почётный пост первого ума? Не лучше ли остаться в науке, где Гхор уважаем?
— В точных науках ты сильнее,— намекает Лада робко.
Гхор только сердится: «Даже в семье не нахожу понимания». Жалуется: «Чего же требовать от чужих?» Стучит кулаком: «Всё равно не сверну!»
— Милый, а что если тебя спросят прямо: «Ты за всеобщее оживление или против?»