Мы — из Солнечной системы

Фасад дома, привычного, хорошо знакомого: по углам башенки цилиндрами, в центре стеклянный полукруг, под ним глухая стена. И вдруг эта стена раскрывается, распадается словно карточная и изнутри густыми клубами валит бурый дым.

Надрывно и монотонно:

— Милый, милый, милый, ну посмотри на меня, милый!..

— Мужчины, что же вы стоите, как чурбаки!

— Человечество не хочет стоять на месте,— любил повторять Ксан Ковров.

Двадцать четыре миллиарда рабочих часов выделил Совет Планеты для межзвёздной экспедиции.

Безымянный астероид, ничем не примечательный, вдруг стал самым населённым местом в Солнечной системе, после Земли и Луны конечно. Туда устремились корабли с учёными, инженерами, мастерами, грузами, припасами.

Туда неслись радиоприказы, оттуда радиозаказы, радиоотчёты, радиорепортажи. И подлетающие пассажиры задолго до прибытия видели трепещущее сияние от лучевых лопат, ломов, свёрл и полировок, превращающих двухкилометровую железо-никелевую гору в пассажирский звездолёт.

Удлинённый, с двумя утолщениями на концах, астероид был похож на гимнастическую гирю. Его и выбрали из-за формы. Переднее утолщение должно было служить зонтом, принимать на себя удары ливня космических частиц, в заднем располагался двигатель с фотонным зеркалом, в узкой части — каюты.

Каюты для жилья. Для еды. Для работы. Камеры-склады. Камеры-лаборатории. Камеры для обсерватории. Для аппаратуры. Для приборов. Для двигателя. Камеры, камеры, камеры, ходы, ходы, ходы! Как будто жуки-короеды источили астероид.

У Шорина была своя задача в этой работе: он наполнял склады. Он твердил Киму: «Каждое путешествие нужно совершить восемь раз: сначала семь раз в уме, а потом уже́ в действительности». И сейчас, совершая в уме путешествие, он старался предусмотреть всё, что понадобится команде в течение долгих лет. Всё для работы. Всё для отдыха. Всё для лечения. Всё для развлечения. Всё для учения. Всё для наблюдения. Длиннющие списки шли с орбиты Юпитера в Серпухов на имя Кима. И в них неизменное: «Запиши, запиши, запиши!»

Аппетит приходит во время еды. Шорин начал придумывать небывалое. Нельзя ли сделать невесомый и идеально прозрачный материал для телескопов диаметром в километр? Нельзя ли сделать материал идеально жаропрочный, выдерживающий тридцать тысяч градусов, а ещё лучше сто тысяч градусов?

Ким даже не решался нести такие заявки Гхору.

Шорин сам прибыл на Землю, попросил представить его директору. Они понравились друг другу, такие непохожие внешне, а внутренне сходные. Каждый почувствовал силу в собеседнике и оценил её с уважением. Гхор сказал позже Киму: «Герман доверяет вам, и я тоже». Это означало: «И я уважаю вас, молодой человек, с тех пор как узнал, что такие люди, как Шорин, ценят вас». А Шорин сказал по-своему: «Гхора ты не видишь по-настоящему. Женщина стоит между вами, а женщина, как линза: либо преуменьшает, либо преувеличивает, но искажает обязательно».

Гхор сам взялся за выполнение заказов Шорина.

Лада в своё время всё мечтала найти необыкновенного человека, а Гхору необыкновенное хотелось сделать самому, себя превзойти, выше головы прыгнуть. Он сумел дать материал прозрачности и однородности необычайной — равномерно напряжённый вакуум. Сумел построить вакуум-телескоп диаметром в тысячу метров для Земли, для астероида — несколько меньше. И сумел дать жаропрочное покрытие из того же напряжённого вакуума, выдерживающее пятьдесят тысяч градусов.

А ненасытный Шорин вместо «спасибо» присылал новые «нельзя ли?» «Нельзя ли,— спрашивал он,— создать покрытие, не пропускающее радиацию?»

Естественный вопрос, если вспомнить, что предыдущая экспедиция потерпела поражение из-за радиации.

В первый момент Гхор сказал: «Ну, нет.» Потом закусил губу и задумался. Глаза его загорелись. Перед мысленным взором возник взбесившийся слон. Руки сжались: способен ли он на хладнокровный меткий выстрел? Кто ещё способен, кроме него? Гхор сказал: «Зайдите через неделю, я обдумаю».

Ким даже удивился, уходя. Как это Гхор берётся за такую задачу? Что это — необдуманность или фанфаронство? Или полное отсутствие самокритичности?

Ким знал, конечно (и Гхор знал), какова сила удара межзвездной пылинки. На фотонолёт они налетают со скоростью света, то есть в триста тысяч раз быстрее, чем пуля, и энергия их, при равной массе, в девяносто миллиардов раз выше, чем у пули. Это теплота, соответствующая многим миллиардам градусов,— даже атомные ядра плавятся или, точнее, испаряются при такой температуре.

Но ведь атомные ядра не самые прочные на свете постройки. Внутри них борьба зарядов — положительных и отрицательных. И нейтральные частицы —нейтроны — тоже состоят из разноимённых зарядов, внутри них тоже игра сил — притягивающих и отталкивающих.