Мы из Конторы

— Я и так отказываюсь, потому что ничего не сделал!

— Я тоже ничего, — подсаживался к нему, заглядывал в глаза и тихо говорил маньяк. — Я их пальцем не тронул.

И верно, пальцем никого не трогал, только ножичком.

— Я людей люблю.

И точно — любил. По-своему…

— За что они меня здесь держат?..

— Кончай гнилой базар! — недовольно кричал вор в законе. — Пошли играть!

Зеки играли в «Монополию», которую прислали с передачкой олигарху. Олигарх обыгрывал всех, как-то незаметно скупая все участки и строя на них предприятия.

Но потом их скупал вор в законе, потому что у него откуда-то появлялись деньги.

Которые пропадали у олигарха.

Маньяк проигрывал все подряд и скоро начинал нервничать, скрипеть зубами, дергать головой, пускать изо рта пену и недобрым глазом поглядывать на игроков. Поэтому ему давали отыграться.

В результате проигрывал всегда Herr Kuznezov.

— Не бери в голову, — успокаивал его вор в законе. — Теперь не подфартило, после масть пойдет! Давай лучше в очко сыграем.

И вытаскивал колоду самодельных карт.

Играть с ним в карты никакого смысла не имело, потому что у него всегда выпадало очко.

Но отказать было нельзя.

— Что ставишь? — спрашивал, тасуя колоду, вор в законе.

Ставить было уже нечего.

И не только ему — олигарх, тот тоже уже семь нефтяных скважин проиграл.

— У меня ничего нет.

— А там, за бугром?

Цацки есть?

А «котлы»?

«Котлы» были — неплохие, швейцарские.

— Ну давай тогда ставь их. Я после приеду их заберу.

— Когда после? — пугался Herr Kuznezov.

— Потом, позже… Лет через пятнадцать, — прикидывал вор в законе.

Herr Kuznezov, конечно, проигрывал.

— Не повезло, — вздыхал более удачливый игрок. — Нет тебе фарту!

Хотя на самом деле Herr Kuznezov считал себя везучим человеком. Одним — на миллион! Потому что стал миллионным переселенцем. И выиграл сто тысяч! Которые не успел получить.

Но обязательно получит. Когда следователи во всем разберутся. Скоро…

Лет через десять…

Глава 41

Приговор был вынесен. Не здесь — в Москве.

Меч правосудия занесен. Здесь — в Германии…

Потому что нет прощения предателям. И не может быть!..

Это шпионов, которые шарят по чужим сейфам ради процветания своего государства и пусть даже убивают, еще можно понять и простить. Потому что они чужие, и то, что делают, делают из чувства патриотизма. К своим странам. Что достойно понимания и, наверное, даже похвалы.

Их — помиловать допустимо!

Своих, ставших чужими, — нет! Они не только Родину предали, они присягу нарушили, они своих сослуживцев, друзей и родственников подставили, они память своих предков осквернили!

Их нужно убивать, как бешеных псов!

Надо!..

И уже натянут на голову жертвы мешок, и горит в руке палача зажигалка — будто поминальная по чужой неправедной душе свеча! Осталось лишь поднести ее к фитилю…

Но!..

Но отчего тогда медлит «чистильщик»?..

Что ему мешает исполнить свой долг?..

Да то, что он не «чистильщик». Вернее — не в чистом виде «чистильщик», а еще и разведчик, который приучен не только людей убивать, но еще и думать. Вернее — больше думать, чем убивать! И шевелить извилинами, а не только пистолетом! И слышать то, что другие пропускают мимо ушей. И сопоставлять. И делать выводы!..

Вот что удерживает его занесенную для последнего удара руку! И никогда бы не удержало руку «чистильщика», потому что тот лишь выполняет приказ, сосредотачиваясь на нем одном, а все остальное ему фиолетово! Чем они и хороши!

Так в чем же, черт возьми, дело?..

Что мешает ему ткнуть зажигалкой в фитиль?

Что он такое узнал?

И откуда узнал?

Увидел?..

Да ни хрена он сверх того, что уже видел, — не увидел!

Может, услышал?..

Но он сто лет ни с кем не разговаривал — только с предателем!..

Да, верно, — с ним…

И что тотему сказал?.. Ничего особенного — только крыл его распоследними словами.

Разогнулась рука, придвинулось пламя к фитилю. Уже совсем-совсем близко.

И вновь остановилось!

Ну же!!.

Горит газ, вытекающий из зажигалки…

Да что же это такое делается-то?! Ну сказал и сказал!.. Какое ему дело до то го, что он сказал, — не за этим он сюда послан. Совсем за другим! Ну так и делай, что надлежит!..

Нет, но ведь что-то такое он сказал!.. Тогда, когда пытался зарезать его кухонным ножом!.. Что такое важное, что теперь вертится в голове, мешая привести справедливый приговор в исполнение! Что-то, что он не уловил в пылу борьбы…

Что?!

Он сказал: «Падла» — и еще ругался матом…

Но это к делу не относится, это так — лирика.

Что еще?..

Еще он сказал: «Я знал, что ты придешь!.. И немцы знали!»

Да — так и сказал:

— Я — знал!.. И немцы — знали!..

Вот!..

А ведь верно — знали!.. Заранее! Отчего и нагнали сюда столько людей и охраняли его, будто премьер-министра!

Ах ты черт тебя раздери!

Вот в чем суть и объяснение противоречиям, мучившим его все это время, — несовпадению значимости предателя масштабам охранных мероприятий! Пешку охраняли не по чину, охраняли — как короля, ну или, в крайнем случае, как ферзя!

Теперь это ясно. Как божий день! И ясно — почему!

Они просто знали, что за ним придут!

Знали и готовились к встрече!

Не охранники это были, а — ловцы! На которых зверь бежит! Вернее, прибежал уже!

Вот в чем дело!