Мы идем к монстрам (ЛП)

Я предполагаю, что это был урок истории Альфа-Хаус, но мы были настолько шокированы после того, как отсосали у этих бомжей, что почти не слышали её.

В ту ночь у нас сильно разболелись животы. И Мерси больше не была прежней. Она не говорила, как обычно, а просто ходила с широко раскрытыми глазами и шептала себе молитвы. Мы выблевали это дерьмо из желудка, приняли часовой душ, а затем выбросили одежду, которую носили в тот день. Бездомная вонь преследовала меня долгое время.

Я проснулась посреди ночи, после множества этих проклятых кошмаров, а затем мне вспомнились эти странные слова голосом Кеззи.

Я заглянула на нижний этаж своей койки и увидела, что Ханна дрожит под простынями, и я могла только надеяться, что её кошмары не были такими ужасными, как мои. Но потом я посмотрела на другую койку и увидела Мерси, сидящую на краю матраса и глядящую в темноту.

— Мерси. С тобой всё в порядке?

— Я погрязла в грехе, — прошептала она, приложив руку к сердцу.

— Чушь собачья. Это просто посвящение. Оно есть в каждом студенческом общежитии и женском клубе.

— Нет, — простонала она. — Мои грехи непоправимы. Я оскорбила Бога, я навлеку на себя Его гнев. Мне никогда не получить прощение.

Ещё немного религиозного дерьма.

— Конечно, ты получишь, — попыталась я утешить её. — Это просто обстоятельство, при котором мы должны делать грубые вещи, которые никогда не стали бы делать в другой раз. Если мы попадём в женский клуб, мы будем лучше учиться в колледже, мы закончим учёбу и сделаем что-нибудь из себя. Всё это посвящение просто приносит жертву ради чего-то более важного, не так ли?

Её гигантские глаза смотрели на меня в темноте.

— Послушай, разве в Библии не сказано, что мы должны повиноваться своим угнетателям, но дух Божий у нас внутри никогда не может быть угнетён?

— Да… это так.

Это была просто ещё одна импровизация, которую я сочинила, но на этот раз я не думаю, что это сработало. Мерси поджарилась до хрустящей корочки — я могла сказать это по её глазам. Она сунула руку под подушку, надела свой крест Оззи Осборна и снова заснула.

Либо бомжи, либо собаки сломали её.

«С утра с ней всё будет в порядке», — сказала я себе.

Я встала. Я никак не могла уснуть. Я шла по тёмному холлу в своей негабаритной ночной рубашке и прислушивалась. Вообще не было ни звука. Дверь в библиотеку всё ещё была заперта — по какой-то причине мне очень хотелось увидеть ту книгу, которую Кеззи читала в беседке прошлой ночью, — и когда я заглянула в комнату Кеззи, её кровать была пуста. Внизу напольные часы показывали, что было уже три часа ночи.

Что я делаю? Что я скажу Кеззи, если она поймает меня блуждающей, или что, если это сделает Зенас? Этот ублюдок, вероятно, снова бы меня выебал той дубинкой, которую он использует вместо члена. Я поймала себя на том, что смотрю на старую картину — Джозефа Корвана. Мне было интересно, что бы подумал старик, если бы узнал, что за сумасшедшее психо-дерьмо творится в его колледже…

Следующее, что я помню, это то, что я смотрела в окно кухни.

Вот она снова! Кеззи была в беседке, на столе горела свеча. Она стояла там обнажённая, со своим идеальным телом, снова читая эту книгу. Но в это время… Зенас был с ней.

Он так же был голый, и теперь, когда я видела его без этого тупого костюма горничной, этот парень действительно был наполовину жеребец. Но что они делали? На минуту они оба повернулись спиной к двери.

Я выскользнула на улицу и обошла живую изгородь.

Кеззи шептала что-то, чего я не могла слышать, а затем Зенас…

Он начал покачиваться на месте, как будто он был пьян, его голова кружилась. Я думала, что он упадёт, но потом он вышел из этого состояния и подошёл к Кеззи.

Она встала на колени и начала отсасывать ему.

«Я должна это увидеть», — подумала я и подкралась ближе, как могла.

Мне удалось подойти, может быть, на четыре или пять футов за эти живые изгороди, и у меня был прекрасный вид того, как Кеззи пыхтела с членом Зенаса.

«Блин, она выглядит так, будто ей нужен рожок для обуви», — подумала я.

Член Зенаса был таким толстым, что казалось, будто Кеззи растянула рот. Она вся покраснела и покрылась каплями от пота, а затем оторвала губы от члена и начала просто лизать его языком, как какой-то леденец. В это время Зенас медленно поглаживал свои яйца. Потом он сказал самую странную вещь:

— Это прекрасно, моя милая. Ты прирождённая членососка.

Что за хрень? Это совсем не походило на голос Зенаса.

— И этот сосуд, который ты предоставила мне, особенно приятен, моя драгоценная шлюха. Он такой мужественный. Я чувствую себя до краёв наполненным семенем…

Что это за странный грёбаный разговор? Они, должно быть, занимались какой-то дурацкой игрой, потому что не было и следа акцента деревенщины Зенаса из Новой Англии. Во всяком случае, этот голос звучал как из какого-то Средневековья.

— А теперь, моя осквернённая, у меня есть неутолимая жажда войти глубоко в недра твоей женственности…