Не успел он сесть поудобнее, как на стеклянной веранде третьего этажа мелькнул огонек. По лестнице кто-то спускался. От напряжения у Пурцеладзе рябило в глазах, он потер их рукою и замигал. Стало как будто легче. В этот момент скрипнула дверь, на фоне белой каменной лестницы обрисовался силуэт человека. Пурцеладзе узнал Шелия и затаился. Шелия, рассматривая двор, кусты и пристройки, постоял на площадке, потом не торопясь спустился, но вместо того, чтобы направиться к калитке, пошел в противоположную сторону и скрылся в кустах.
Положение усложнялось.
«Прикрывает выход второго, – подумал Пурцеладзе. – Видимо, важная птица, если он так о нем заботится. Не хватает еще, чтобы сейчас вернулся Чиковани».
Тишина стала такой настороженной, что Володя слышал, как бьется его сердце. Из окна веранды третьего этажа высунулась голова. Человек внимательно смотрел на двор.
– Второй! – Пурцеладзе сжался в комок.
Мелкий моросящий дождь сетчатой пеленой закрыл темную коробку дома. Отчетливо белела лишь наружная лестница. Убедившись в безопасности, неизвестный, не останавливаясь, спустился по ступенькам и быстро пошел к воротам. Как только за ним хлопнула калитка, Пурцеладзе поднялся и поспешил за неизвестным. Он понимал, что рискует вдвойне – наткнуться на неизвестного и быть обнаруженным Шелия, если тот спрятался и наблюдает за уходом второго. Но иного решения не было. Выйдя на улицу, Пурцеладзе направился по улице Ворошилова, рассудив, что человек, вероятнее всего, отправится в город. Пройдя под все усиливающимся дождем несколько совершенно безлюдных кварталов, он никого не догнал, и ничего другого не оставалось, как возвращаться домой. Предстоял неприятный разговор с Чиверадзе.
Но случилось неожиданное. У входа в комендатуру ГПУ из-за дерева к нему подскочил взволнованный Чиковани и, обняв, захлебывающимся шепотом сказал, что второй подошел к первому подъезду, предъявил часовому удостоверение и вошел в здание.
Услышав это, Пурцеладзе сломя голову бросился к подъезду.
– Кто проходил сейчас? – спросил он часового.
– Наш сотрудник, товарищ Самушия, – с недоумением глядя на возбужденного Володю, ответил боец.
Это было до того невероятно, что Пурцеладзе кинулся прямо к Чиверадзе. Не постучав, он ворвался в кабинет.
– А ты не ошибся? – спросил Иван Александрович, когда Пурцеладзе одним духом рассказал ему все.
– Да что вы, Иван Александрович! – обиделся Пурцеладзе. – Ведь за ним шло двое наших.
– Ну, а ты, ты-то его видел? – нетерпеливо перебил его взволнованный начальник опергруппы.
Пурцеладзе на мгновение задумался, потом твердо сказал:
– Лица не видел, а как одет – скажу!
Он вспоминал:
– В серой рубашке, в темных брюках, в сапогах, без головного убора. Дождь идет. Промок, должно быть, здорово, сволочь такая.
– Жди меня здесь, – вставая из-за стола, бросил Чиверадзе и вышел из комнаты.
«Проверять пошел, – подумал Пурцеладзе. – Ну, теперь держись! Неужели может быть такое?»
Его нервное возбуждение немного спало, сменившись тягостным раздумьем. Минут через пять Чиверадзе вернулся.
– Он у себя. В штатском синем костюме. В сухом. А голова мокрая! Причесался, а все равно блестит!
Иван Александрович на мгновение задумался, потом приказал:
– Сейчас же бери машину и вместе с Самушия поезжай в Маджарку, привези мне духанщика Вардена. Только не торопись. Посидите там, выпейте вина. Смотри, не выдай себя. И раньше, чем часа через два, не смей возвращаться. – Он посмотрел на Пурцеладзе. – Понял?
– Понял! – Володя, улыбаясь, встал. Чиверадзе увидел, что на полу под ним натекла лужа.
– Выполняй! – сказал он. – Переодеваться некогда.
Через несколько минут под окном послышались голоса, зафыркала и загудела машина. Потом все стихло. Чиверадзе вышел в коридор, спустился к часовому и узнал, что Пурцеладзе и Самушия уехали. Он поднялся наверх, зашел к Дмитренко и вместе с ним прошел в комнату Самушия.
Долго искать не пришлось. В нижнем ящике письменного стола, завернутые в газету, скомканные и мокрые, лежали серая рубашка, темно-синие галифе и сапоги. Бумага промокла и разлезлась.
Самое страшное предположение подтвердилось: врагу удалось проникнуть в контрразведку. Оставалось выяснить, кто с ним связан.
36