Мы еще встретимся, полковник Кребс!

Горец был неграмотен и темен и за всю сою жизнь только один раз съездил в Нальчик, о чем с гордостью рассказывал своим близким. Больше всего его поразила железная дорога. Испуганный пышущим и свистящим паровозом, он даже попятился назад, но самолюбие мужчины остановило горца, и, сдержав себя, он подошел ближе и внимательно осмотрел машину сбоку. Неприязнь вызывали разодетые городские жители, особенно женщины, по его мнению, без толку ходившие по улицам. На другой же день он отправился в обратную дорогу и больше в городе не бывал. Мир его интересов ограничивался селением, в котором прошла вся его жизнь. Несколько раз в доме священника он видел чужих, но кто они – не знал, хотя чувствовал, что это важные люди, потому что его духовный отец был с ними очень внимателен и предупредителен. Сейчас, ожидая в кустах, горец пытался представить себе, кто появится перед ним.

Наконец, из-за поворота вышел человек, одетый так же бедно, как он и сам, в старой, видавшей виды, черной бурке и в башлыке, по-абхазски обмотанном вокруг головы. Неизвестный шел неспеша, осматривая кусты. Ничего не заметив, он прошел мимо и уже подходил к повороту, ведущему в Багадам[4], когда горец, продолжая наблюдать за ним, тихо свистнул. Человек быстро обернулся, в руках у него появилась винтовка, спрятанная до того под буркой.

– Кто там? – спросил он отрывисто.

– Коста! – крикнул горец. Человек в бурке облегченно вздохнул и, не опуская винтовки, направился в его сторону.

– Ты кто? – спросил горец из кустов.

– Арам! Арам! – нетерпеливо проговорил неизвестный и остановился. Раздвинув ветви, горец вышел на дорогу и подошел к нему.

28

Утром в квартиру доктора Подзолова позвонили. Жена хирурга Кира Владимировна, молодящаяся, расположенная к полноте женщина, встала с кровати и, шлепая туфлями, пошла открывать дверь. Разбуженный звонком, невыспавшийся, злой Подзолов закурил и прислушался к разговору в столовой.

– …Но доктор спит! – услышал он слова жены.

Из несвязного рассказа плачущей женщины Подзолов понял, что несколько дней назад во время вечеринки ее муж ранил себя в бедро. Она перевязала рану, думала, что все обойдется, но сегодня ночью у раненого поднялась температура, он бредит.

Рассказ заинтересовал Подзолова, он поднялся и, продолжая прислушиваться, спустил ноги с кровати.

– Немедленно отвезите его в больницу, – услышал он голос жены. – У него может быть гангрена.

– Понимаешь, дорогая, мой муж – ответственный работник. Пойдут разговоры, как случилось, почему… – слезливо говорила незнакомка с сильным грузинским акцентом.

Подзолов встал и, как был в пижаме, вышел в столовую. По ту сторону круглого обеденного стола стояла немолодая женщина в черном, просто сшитом платье. Худое, в морщинах лицо ее было знакомо Подзолову.

– Как фамилия вашего мужа? – спросил он, не здороваясь. Женщина повернулась к нему.

– Шелегия, – торопливо ответила женщина. – Муж работает в Курортторге. Вы знаете его, наверно, доктор. Несколько дней назад собрались гости, – продолжала рассказывать посетительница. – После выпивки мужчины начали хвастаться оружием, и Григорий, вынув свой пистолет и показывая его приятелям, случайно выстрелил себе в бедро. Перевязав раненого, испуганные гости разошлись, посоветовав оставить его дома. До вчерашнего вечера все шло хорошо, думали, что все обойдется, но ночью ему стало плохо.

Она умоляюще сложила руки на груди и плача подошла к хирургу.

– Ради бога, доктор, пойдемте к нам, посмотрите его, ему очень плохо.

– Почему вы не хотите отвезти его в больницу? – удивленно спросил Подзолов. Она снова повторила, что если это станет известно в городе, то пойдут ненужные разговоры, и муж может иметь неприятности. – Пойдемте, доктор, пожалуйста, скорей, – закончила она.

На улице его спутница пыталась несколько раз взять чемоданчик с инструментами, но Подзолов сказал, что донесет его сам. На Беслетской, подойдя к калитке одного из домов, она пропустила доктора вперед. Они вошли в маленький чистый дворик. Поднявшись по деревянной лестнице, женщина открыла дверь.

Снимая в передней плащ и приглаживая перед зеркалом волосы, Подзолов услышал, как в соседней комнате женщина что-то быстро говорила по-грузински. Немного зная язык, Подзолов прислушался, но ничего не понял. Он громко кашлял, и жена Шелегия сейчас же показалась в дверях.

– Пожалуйста, проходите, доктор, – сказала она заискивающе и подвела его к высокой ковровой кушетке на которой лежал раненый. Подзолов сел на стоявший рядом стул. Высокий, плотный Шелегия, каким доктор его знал, сейчас был неузнаваем. Эти несколько дней резко изменили черты похудевшего, небритого лица. Раненого, несомненно, лихорадило. Темные круги вокруг глаз говорили о бессонных ночах. Выпростанные поверх одеяла желтые руки беспомощно лежали вдоль тела. Больной с трудом повернул к врачу голову, и Подзолов увидел устремленные на него настороженные глаза.

– Ну, как себя чувствуете? – Начал Подзолов.

С трудом раздвинув пересохшие губы, раненый чуть слышно ответил:

– Плохо, доктор!