Мы едем к тебе

И снова он выводит мелодии на большой гармонике. А вот они пробираются среди деревьев снова; сгущаются тучи, хлынул ливень… Они бегут и скрываются в замшелой беседке. Момент трогательный и самый объединяющий. Они стоят там, вокруг никого, и дождь. Она робко решается приникнуть к нему. Парень не против. И – происходит главное – уединённое объятие в этой укромной, укрывшей их от разгульной стихии беседке и – первый поцелуй губы в губы…

Здесь поток мечтаний прерывается. Перед ней стоит тот самый персонаж всех её развёрнутых грёз, только в реальности. Да, он протянул к ней руку. Непосредственно для того, чтобы показать – в этой руке у него жетон контролёра.

Уже в который раз он легонько, настойчиво и холодно, уже начав раздражаться, толкает этой рукой её и говорит:

– Девушка! Девушка! Ну сколько раз вам повторять! Билет ваш предъявите, пожалуйста!

Другие пассажиры, которых он уже раньше обошёл, хихикают.

Она предъявляет ему билет, сами понимаете, в каких чувствах после всего, что представляла внутри себя… Он деловито уходит, естественно, тотчас забыв о ней. Трамвай катит дальше. И как нам жалко её…

Я особенно запала на этот клип, с его жестоким в своей простоте и невинности финалом. Ещё и потому, что в наших садах появился тоже молодой человек с аккордеоном.

Он был несколько старше меня, симпатичен, хотя и полного телосложения, с немного одутловатым лицом. Какой-то весь непосредственный и простой, как большой ребёнок, но немного грустный некоей своей потайной мыслью.

Он бродил один и неоднократно сидел на скамейке с гармонью. А однажды – с бутылкой шампанского, из которой задумчиво пил в одиночку. Прямо из горла и точно так же – на скамье под сенью высоких деревьев.

Он понравился мне и заинтересовал меня. Чем именно? Ну, такие вещи часто трудно объяснить рационально.

На следующий вечер мы с Марианной снова завернули к Ариэлю. В его каморке дверь была прикрыта, из щели разливался бледный свет и… почему-то тянуло аптекой.

Мы робко приоткрыли дверь и увидели, что почти всю каморку занимает теперь кровать с металлической спинкой. На ней в постели лежал Ариэль.

Мы остолбенели, но он дал нам жест не стесняться и не пугаться и всё объяснил. Третьего дня ему стало плохо с сердцем прямо в кампусе, на его рабочем месте. Сказались гипертония и излишний вес. Отпускать его домой в таком состоянии было опасно, вести педальный планер он не мог. Поэтому прибежавший ректор великодушно разрешил оставить его в покое прямо здесь и не тревожить. По его распоряжению с чердака принесли старую койку.

И теперь Ариэль болел. В кампусе шли занятия, а за дверью каморки наш механик тихонько лежал и принимал лекарства. Ему уже стало лучше, но он периодически ещё постанывал.

Он поблагодарил нас, девочек, за теплоту и доброту и отпустил.

Мы пожелали ему выздоровления и тайком… заглянули в апартаменты ректора.

За прозрачным бронестеклом ректор сидел за откидным столом в кожаном кресле. На спинке кресла висел сюртук, правой рукой ректор вдохновенно набирал что-то в вычислительной машине, глядя в экран. А левой машинально теребил галстук.

Он был очень вдохновенен, все порывистые манеры так и выдавали в нём творческую личность.

В конце концов он сунул галстук себе в рот и, продолжая набивать заметки или документы, бессознательно жевал его конец, как бык длинную зеленую траву. В порывистом жесте, очевидно, ставя логическую точку в своём наборе и радуясь самому себе, совсем как мой папа за тюбиками, ректор выдернул галстук изо рта, отхватив от него кусок примерно в одну пятую. Машинально посмотрел на остаток, отпустил наконец его. Закрыл крышку печатающего устройства, деловито взглянул на часы. На сегодня всё было явно закончено.

Ректор встал, мы отпрянули, чтобы он нас не заметил, впрочем, похоже, он и не замечал никого вокруг – вдохновенный доктор наук.

Он быстро, бессознательным жестом мышечной памяти, содрал с шеи надкусанный галстук и, поразмышляв несколько секунд, бросил его в мусорную корзину. Затем деловито подошёл к компактному шкафчику с резьбой на манер рококо и открыл в нём маленькую полочку. Там, на вешалке, у него был заготовлен ряд запасных галстуков разной, но не очень уж пёстрой цветовой гаммы.

Быстро выбрав один, он так же привычно и деловито повязал его перед зеркальцем на шею вместо частично съеденного сегодня. Надул щёки, надел сюртук и – направился наконец к выходу.

В тёмном дворе, освещённом одиноким фонарём, зазвонил, раскатисто в тишине, велосипедный звонок. Стало ясно – ректор оседлал своего железного конька и поехал по пустынным улицам домой.

А педально-моторный белокрылый планер Ариэля так и остался теперь на парковке возле кампуса. Что было делать.

В следующий раз, подходя к кампусу, мы увидели, как от него отъезжает автомобиль-джип с большим грузовым прицепом. Присмотревшись, мы разглядели, что в прицепе, заняв его весь, стояла кровать, в которой под одеялом, неподвижно и ровно, навзничь, лежал Ариэль.