Мы дрались с «Тиграми»

Немцы так сильно укрепили Заечар, что штурм города обошелся бы в половину состава дивизии, на это немцы и надеялись: задержать продвижение наших войск, так как иных путей в Югославию здесь не было. Но мы обманули немцев. Ктому времени мы научились воевать и не стали штурмовать в лоб хорошо защищенный город. С помощью югославских партизан проселочными дорогами, горными лесистыми тропами мы буквально просочились на югославскую территорию, передовые полки обошли Заечар и вышли на Белградское шоссе уже за городом.

Оставив на дороге надежный заслон на случай прорыва немцев к своим, чтобы они не ударили нам в спину, мы двинулись по единственному в горах шоссе на запад. Но в Заечаре оказалось войск больше, чем предполагало наше командование. И случилась беда. Более тридцати танков, бронетранспортеры, крытые машины с пехотой двинулись по шоссе к нашей передовой, они смялц наш заслон и, громя тылы дивизии, двинулись к своим.

И первой их жертвой стал наш безоружный медсанбат.

Немцы напали на санбат Рассказ военврача В. Сомовой

Горячий ветерок время от времени приподнимал нижний край брезента, и в палатку врывался солнечный свет. Он выхватывал из полумрака помещения с десяток носилок, на которых лежали раненые-грудники. Я уже осмотрела их, и они потоком отправлялись в хирургическую палатку, где без устали на двух столах трудились хирурги.

Раненый терял последние признаки жизни. На его груди против самого сердца зияла кровоточащая рана. Носилки, на которых он лежал, стояли на земляном полу в малой медицинской палатке, у стены против входа. Стоя на коленях, я склонилась над ним и с помощью допотопной, чеховских времен деревянной трубочки вслушивалась в угасающие удары сердца, исчезающее в легких дыхание. Без каких-либо рентгеновских аппаратов, анализа крови и других диагностических мероприятий я должна была срочно сделать заключение: вскрывать или не вскрывать ему грудную клетку, что у него — непроникающее ранение сердца или глубокое проникающее повреждение, требующее вскрытия грудной клетки и ушивания сердца? А может, раненому уже ничем не поможешь? Велика ответственность врача-терапевта, от точности его диагноза зависят жизнь и смерть раненого, но решается не только судьба человека, а и моя собственная: будет спасен человек или посмертное вскрытие покажет ошибку врача. К счастью, за три года пребывания на фронте я ни разу не ошиблась. На мое имя приходили хвалебные письма профессоров из Москвы и Ташкента, где долечивались мои раненые и больные солдаты. Ученые восхищались, как можно с помощью одной только деревянной трубочки, да еще во фронтовых условиях, поставить точный диагноз ранения или заболевания сердца. Эти письма замполит командира нашего 106-го медсанбата тут же относил в политотдел дивизии, ко мне они уже не возвращались.

Не успела я до конца осмотреть последнего раненого, как у меня за спиной с шумом поднялся входной брезент и в палатку ворвался запыхавшийся человек. Несколько секундой всматривался в темноту помещения, ничего не различая после солнечного света. Оторвав от уха трубочку, я решила сделать грубияну внушение и выдворить вон. Повернулась к вошедшему, и в этот момент шевельнулся полог палатки, в мелькнувшем свете я увидела немецкого солдата и тут поняла, что вошедший — немец! Он был в темной униформе, с закатанными выше локтя рукавами, его худощавое, бледное лицо показалось мне знакомым, он был похож на того пленного немца, которого еще на Украине я лечила в санбате от дизентерии, тот немец был настолько благодарен мне, что приглашал после войны обязательно посетить богатое имение его отца в Германии. Но это был не тот немец! Хотя-фашист немного адаптировался в темноте, меня он пока не заметил, но хорошо рассмотрел стоявшие у его ног носилки с ранеными и тут же принялся неистово расстреливать их из автомата. От первых же громких выстрелов мне стало плохо, и я без чувств свалилась на левый бок. Но вскоре пришла в себя. Немец сноровисто продолжал стрелять. Я быстро выкатилась под полог палатки наружу и бросилась бежать между другими палатками в лес, на опушке которого располагался наш санбат. Из всех палаток доносилась приглушенная автоматная стрельба. Вдруг прямо передо мною, за ближайшим кустом, раздались резкие, до боли в ушах, выстрелы. Это другой фашист расстреливал лежавших меж кустов наших раненых, которые еще не были осмотрены. Метнувшись в правую сторону, я заметила лежавшую на сосновой игольчатой подстилке еще одну группу раненых. Люди с передовой, привыкшие к близким выстрелам, не обращали внимания на стрельбу, да и не до нее им было.

— Товарищи, — тихо крикнула я, — разбегайтесь, кто как может, немцы расстреливают раненых!

Только один солдат с перевязанной головой обратил внимание на мой призыв и попытался подняться на ноги. Остальные, более немощные, продолжали недвижно лежать на месте.

— Да расползайтесь же вы! Вас же сейчас перебьют всех! — громким шепотом устрашаю раненых. Но без толку.