Мы - до нас

            Но игумен имел в виду совсем иное.

            - Над тобой Божий суд сейчас совершается, а ты все о своем, человеческом… укоризненно проговорил он. - В народе говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…

            - Я князь… - с вызовом напомнил пленник.

            - Хорошо, князь не перекрестится! – охотно поправился игумен и высоко поднял крест. – Но ведь тут уж не то, что гром, топор палача – молнией – над твоей шеей сверкает! А ты так и хочешь уйти нераскаянным? После того, как лгал, предавал, убивал… Жег православные храмы… Наводил на Русь полчища поганых половцев… А сколько русских людей загубил: и не только телесно, но и духовно, отправив их в полон к иноверным?

            Князь Илья промолчал, не зная, что и ответить-то на это, потому как все, что слышал, действительно было, и игумен внимательно посмотрел на него.

            - Да что ж ты, не русский, что ли? – с болью в голосе вопросил он, и сам же ответил: - Русский! Знавал я твоего деда. И батюшку твоего знал. Вместе с твоей матушкой – Царствие им Небесное! Православные были люди, богобоязненные! Жаль только, достанется им теперь там за такого вот сына…

            Игумен широко перекрестился, поминая родителей князя, и вздохнул:

            - В том-то и корень твоей вины, а точнее беды, что ты не ищешь, как делают это русские люди, по Заповеди Христовой прежде всего Царствия Божия, а уж потом всего остального. А норовишь все делать наоборот!

            - А почему же тогда Господь так рано отнял у меня родителей, что мне выпала доля изгоя? Тогда б мне и не пришлось творить всего этого, как ты говоришь, зла! - выпалил свою самую главную обиду князь и в ответ услышал невозмутимо-спокойное:

            - Значит, так надобно было!

            - Надобно? – изумился князь. - Но кому?!

            - В первую очередь тебе самому! Ибо таков, значит, был о тебе Божий промысел, такова воля Господа, заботящегося в первую очередь о твоем вечном спасении!

            Игумен кивнул на стены и тихо сказал:

            - Ты посмотри, сколько бед и несправедливости творится вокруг! Каких только лишений и страданий не перенес русский народ! А все живет! Рожает детей! Паки и паки отстраивается после войн, пожаров и моров. Спроси меня, почему, и я отвечу: потому и терпит русская душа все находящие на нее скорби, что живет не этим скоротечным и суетным веком, а думой о вечном, чая воскресения мертвых и жизни будущего века! А ты живешь, прости, словно нехристь какой-то!

            - Да что на мне - креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь, рывком распахивая ворот рубахи.

            - Крест-то, как я гляжу, есть! – кивнул игумен. - Да только, что от него тебе толку, если ты даже не помнишь о нем! И даже наоборот, ежедневно и ежечасно распинаешь находящегося на своей груди Господа. Запомни мои слова, князь, которые я скажу тебе напоследок. Хоть, может это уже и поздно… Если бы ты предал свою слабую человеческую волю во всемогущую десницу Господню, тогда и жизнь бы твоя шла совсем по-иному, и не сидел бы ты сейчас здесь, с гордым видом, даже на краю адской пропасти!

            Не говоря больше не слова, игумен вышел, унося с собой крест. Евангелие же он оставил возле свечи, бережно положив его на заботливо подстеленный под него белый плат.

            Князь Илья остался в каком несвойственном для него состоянии задумчивости и нежелания думать, как выйти из очередного опасного положения. Усилием воли он попытался заставить себя снова решать, как ему быть…

            И вдруг услышал голос охранника.

            - Сейчас меня сменит напарник, – глухо, не глядя на него, проговорил он. – Так вот… ты постарайся не уснуть. Я слышал, как князь Борис много серебряных гривен ему предлагал, чтобы он задушил тебя. Но он даже от них отказался. Сказал, что у него к тебе свои счеты имеются…

            В поруб вошел не очень высокий и не так чтобы широкий плечах воин. Но судя по всему, очень проворный и ловкий. Он сел на лавку, которую, освободил первый охранник, снова незаметно подмигнувший князю, и с недоброй усмешкой, молча стал смотреть на пленника.

            Медленно потянулось время.

            Руку разрывало от боли. Очень хотелось спать. Но князь Илья заставлял себя час за часом сидел с открытыми глазами, глядя на огонек свечи, чувствуя на себе неотрывный взгляд второго охранника. И все думал, думал: так мало это или много - три дня? Всего целых три дня…

2

- Нет-нет! – испуганно замахал руками Молчацкий.

            Молчацкий читал повесть так быстро, что Стас вскоре безнадежно отстал от него и почти перестал следить за тектом. Его сосед за столом не читал, а просто сглатывал страницы. И только теперь Стас понял, как трудно было Ване с Леной успевать за ним. Мысль о Лене сразу омрачила ему настроение, но он взял себя в руки и не стал гадать, что же все-таки с ней случилось, надеясь, что все как-то уладится само собой.

            К тому же Молчацкий закончил чтение и с нескрываемым интересом посмотрел на него:

            - Ну и как же вы собираетесь ставить все это?

            - Очень просто! – невозмутимо пожал плечами Стас. – Размножу текст, распределим роли. А потом возьмем да поставим!

            - Как! Сами?! – в голосе Молчацкого прорвался самый искренний ужас услышанному.