Мы даже смерти выше... Николай Майоровв

типичность героического образа, запечатлнного в классике

советского искусства, на котором воспитывалась предвоенная

молодежь.

Павел Власов и Павел Корчагин, фильмы о Ленине,

Сталине, Щорсе, Пархоменко, песенное творчество тех лет,

прославляющее непобедимое сталинское государство, – вс это

впитывалось будущими «фронтовиками» в качестве основной

культурно-жизненной реальности.

Недаром тот же Наровчатов, вспоминая о Н.Майорове,

подчркивая его типичность для молоджи предвоенной

формации, сравнивал его с героем кинофильма «Юность

Максима» в исполнении Б.Чиркова. И далее автор статьи

«Улица Николая Майорова» говорит, что и в самой манере

держаться, и в одежде Майоров, как и многие его сверстники,

«ощущали себя внутренне сыновьям сотен Максимов

большевистского подполья и гражданской войны».

120

Нетрудно догадаться, в каком ракурсе должно было

предстать Иваново – родина будущих «фронтовиков» – в свете

такой социальной идентификации. Да, конечно, городом особой

пролетарской закваски, свято хранящим революционные

традиции. Критики, писавшие о них в советские годы, не

жалели слов, подчркивающих это обстоятельство. «Отец и мать

у Николая – ивановские рабочие, брат – военный лтчик. Семья

была типичной и в то же время образцовой»2.

Уже само «поколенческое» самосознание молодых поэтов

второй половины 30-х годов было в какой-то мере вызовом

«типовым» представлениям о времени. Поколение в их

понимании – не отвлечнное представление о советской

молоджи, а избранное эпохой живое братство молодых людей,

готовых совершить предназначенное только им. И это

предназначение они видели в спасении не только России, но и

всего мира от коричневой чумы фашизма. При этом будущие

«фронтовики» не только не исключали своей гибели, но

акцентировали внимание на этом, вольно и невольно вступая в

конфликт с массовой советской поэзией, с такими, например,

стихами, печатавшимися в поэтическом сборнике «Оборона»

(Л., 1940): «Реют соколы в лазури / безграничной вышины, / Ни

туманы и ни бури / Им, отважным, не страшны». Или: «Нависли

тяжлые, / Чрные тучи, / И если фашисты / Навяжут войну, /

Пойдм мы на битвы / И силой могучей / Врагов уничтожим, /

Восславим страну».

А теперь вспомним ключевые строки из программного

стихотворения Н.Майорова «Мы»:

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте...

121

Как не похоже «оборонное» массовое «мы» на «мы»

Николая Майорова! В первом случае оно не больше, чем знак

обезличенного большинства. В майоровских стихах «мы» –

трагическое обозначение поколения живых людей,

потенциальных творцов, растворившихся в героическом мифе,

но явно не реализовавших всех своих индивидуальных

человеческих возможностей. Обратим внимание на сам жанр

этого произведения Майорова. Это одновременно и гимн

героическому поколению, и реквием, и послание в будущее,

сродни знаменитому вступлению к поэме В.Маяковского «Во

весь голос». Суть обращения Майорова к потомкам можно

сформулировать так: мы хотим, чтобы наша жертвенность не

была напрасной; реализуйте то лучшее, что было в нас, идите

дальше, ведь боролись мы, в конечном счте, за сохранение

гуманистических основ мироздания.

Хорошо сказал о своеобразии вступления в мир

«майоровской» когорты поэтов А.Немировский, который сам

был причастен к этой когорте: «Чутко и напряжнно

вслушивались начинающие поэты в эпоху, улавливая раскаты

близкой грозы. Ощущение надвигающейся тревоги и беды для

себя и своего народа было чуждо многим из уже сложившихся и

печатавшихся поэтов того времени. Оно могло восприниматься

как неоправданный пессимизм и трактоваться как оппозиция

тезису, что победа будет быстрой и едва ли не бескровной. Вот

почему был рассыпан университетский сборник, и «Мы» не

вышло на страницы многотиражки».

Ещ раз подчеркнм: поэтическое «поколение 40-го»,

которое представлял Майоров и его ивановские собратья по

перу, пыталось осмыслить сво явление в крупно историческом,

социальном масштабе. При этом оно отталкивалось от

советской реальности, того лучшего, что было создано

человечеством. СССР в поэзии будущих фронтовиков – это

новая передовая цивилизация, центром которой является

московский Кремль (см., например, стихотворение Н.Майорова

«Ни наших лиц, ни наших комнат…»). И вместе с тем, в это

широкое государственное пространство врывается микрокосм

природного, личного существования, в результате чего

122

советский мир в восприятии «поколения 40-го года» перестат

быть идеологически и художественно односторонним. Как

отражается это в «ивановском мифе»?

Снова обратимся к Н.Майорову, так как именно у него

рельефней всего запечатлено сочетание большого и малого,

общего и личного, «вселенского» и «родного». Сочетание,

обретающее определнную образно-стилевую направленность,

соотносимую с поисками в русской поэзии не только своего, но

и гораздо более позднего времени, а именно периода

«оттепели».

Формируясь как личность в пролетарском Иванове,