Музыкант в Зазеркалье

1 Я цитирую текст стенограммы, в который были внесены правки рукой

М.Ф. Гнесина (РГАЛИ, ф. 2077, оп. I, ед. хр. 329(1), л. 59–62). До внесения

правки вместо «жестко» было «жестоко» (РГАЛИ, ф. 2077, оп. I, ед. хр. 327, л.

59–62).

В отчете о пленуме (Сов. музыка, 1950, №1, с. 49–50) дается

только краткий пересказ выступления Гнесина, причем делается

редакционная приписка: «Однако попытка <предпринятая

Гнесиным> защитить от критики это неудачное произведение

<«Приветственную кантату» Локшина> оказалась в целом

малоубедительной».

На мой же взгляд, именно бесстрашное выступление Гнесина, не

побоявшегося столкнуть Хренникова с самим собой, уберегло

моего отца от самых скверных последствий, которые могло иметь

хренниковское политическое обвинение.

Далее, сопоставляя выступления Хренникова и Гнесина,

нельзя не придти к выводу, что Хренников взялся за

уничтожение Локшина не по своей воле. (Видимо, из каких-то

сфер (из «органов» или из ЦК) поступил приказ и Хренников

вынужден был его выполнять. Но что явилось причиной такого

приказа? Думаю, что в данном случае – не государственный

антисемитизм и уж тем более не борьба честолюбий. (Напомню,

Сталинскую премию за «Песнь о лесах», исполнявшуюся на этом

же пленуме, получил Шостакович.) Уверен, что столкновение

моего отца с «органами», произошедшее незадолго до пленума,

сыграло решающую роль. Уж слишком силен был удар по

«Приветственной кантате» на относительно миролюбивом

пленуме и в слишком уж глупое положение неожиданно был

поставлен весь Секретариат.

Теперь – о последствиях. Конечно, заступничество Гнесина

принесло свои плоды. Хотя в Резолюции пленума

«Приветственная кантата» осуждается еще два раза (!), но уже

заодно с сочинением другого автора (Левитина), тон осуждения

мягче и, что самое главное, нет политических обвинений (Сов.

Музыка, 1950, №1, с. 55). Затем Мариан Коваль продолжает

добивать сочинение моего отца, имитируя профессиональный

анализ (Сов. Музыка, №1, с. 8): «Петь кантату А. Локшина

мучительно трудно. Хор в напряженном регистре,

маловыразительный по мелодии, выпевает нехудожественный

текст. Композитор сосредоточил свои помыслы на внешней

помпезности, без глубокого ощущения полнокровных народных

чувств, обращенных к Сталину». Политические претензии плавно

трансформируются в профессиональные. Система отползает,

обдумывая, что ей делать с Локшиным дальше…

Теперь, по заведенному обычаю, Локшину следовало каяться.

О

днако мой отец не каялся 1 . И после того как Т. Ливанова сочла

необходимым обругать его еще раз за все ту же «Приветственную

кантату»2, упоминания о Локшине в «Советской музыке» надолго

исчезают. Сочинения его отклоняются, и даже временную работу в

Москве не удается найти, приходится ехать в Ленинград3. Там

моему отцу по рекомендации Р.С. Бунина удалось получить

1 Я утверждаю это потому, что отчеты о покаяниях регулярно публиковались в

«Советской музыке». Что́ значило не каяться в сталинские времена, я думаю,

объяснять не надо.

2 Сов. музыка, 1950, №3, с. 15.

3 См. сборник «А.Л.Локшин – композитор и педагог», М., 2006,с. 84–85, где

цитируется письмо М.В. Юдиной от 29 августа 1950 г. Интересное свидетельство

о том, какое участие принимал мой отец в музыкальной жизни того времени,

содержится в эссе Л.С. Рудневой «О доверии Дмитрия Шостаковича и Капричос,

разыгранных его «ответственными» коллегами в достопамятном 1951 году…»

(Академические тетради, 1997, вып. 3, с. 154–156).

временную редакторскую работу. (Спустя примерно два года

двоюродная сестра моего отца Х.А. Локшина и ее муж Э.П. Гарин

познакомили его с известными режиссерами того времени –

Завадским, Кулиджановым, Сегелем, Згуриди, Карменом. Сочиняя

музыку к их фильмам и спектаклям, мой отец мог содержать

семью.)

* * *

Наконец, я хочу сказать одну простую вещь. То, что против моего

отца была выставлена когорта: Апостолов, Хренников, Коваль,

Ливанова – само по себе решает «проблему». Ведь их статьи были

напечатаны не до, а вскоре после ареста Вольпина. И на пленуме

Хренников предъявил политическое обвинение только Локшину и

больше никому – фактически именно мой отец был избран в

качестве основного антигероя в пропагандистской музыкальной

кампании 49-го года. Дальше можно было бы ни о чем не