Музыкант (СИ)

– Но пятно-то какое, пятно! – восклицал Киселев, потрясая свернутой в трубочку газетой. – Его уже не смоешь даже победой в финальной игре над англичанами! Вы понимаете, что мне в любом случае придется доложить по инстанции?

– Анатолий Ефремович, а может, не будем спешить раньше времени? – предложил Морозов. – Давайте мы финал отыграем, а там уже и сообщите кому надо.

– Легко вам говорить, Николай Петрович, а поставьте себя на мое место! В сборной такое творится, а я, получается, своим молчанием потворствую…

– Так вы и не молчите, просто скажете не сегодня, а, например, завтра вечером, после финальной игры. Если это вообще будет на тот момент актуально. Да что там, вы же в случае чего можете сказать, что не нянька футболистам, чтобы следить за каждым их шагом, и газеты на английском не читаете, что вообще для вас это все стало новостью.

– Нет уж, Николай Петрович, не так меня воспитывали, чтобы выставляться дурачком. Ладно, я смотрю, вы тут все заодно… Предположим, подождать до финальной игры, пожалуй, я еще смогу, но потом все равно вынужден буду доложить кому следует. Единственным оправданием моему поступку может служить то, что я это делаю в интересах сборной и всего советского футбола.

«Какой такой поступок, – думал я, – от тебя наоборот просят ничего не предпринимать хотя бы один день, а ты выставляешь себя чуть ли не Иисусом Христом, страдающим за все человечество».

– Спасибо, Николай Петрович, и вам, ребята, спасибо, что поддержали, – с чувством произнес Воронин, когда Киселев ушел с собрания по своим неотложным делам. – А я уж, честно говоря, распрощался с надеждой сыграть в финале.

– Мы же одна команда, Валер! – приобнимая коллегу, сказал Шестернев.

– Конечно, мы бы тебя не бросили, – добавил Стрельцов.

– В другой раз, Валера, думай головой, – повторил Морозов уполовиненную фразу Яшина, после чего тяжко вздохнул и посмотрел на часы. – Ладно, ребятки, мне тоже нужно отлучиться по делам. Напоминаю, что в пять вечера тренировка.

Ночь накануне финальной игры выдалась беспокойной. Не знаю уж, кто надоумил этих негодяев, но где-то с полуночи к отелю стянулась толпа молодежи, принявшаяся скандировать, что сборная Англии самая сильная в мире, и русские будут стерты в порошок. Даже со стороны нашего с Яшиным номера, окна которого выходили в закрытый двор, доносились вопли явно подвыпивших молодчиков. Что уж говорить о футболистах, чьи окна выходили на улицу! Мало того, эти отморозки в районе двух часов ночи принялись выкрикивать оскорбления в адрес советских футболистов. Я не понял, а где полиция? Где доблестные «бобби»?! Их что, ни администрация отеля не вызвала, ни наши руководители?

– Мэлтсефф, завтра тебе переломают ноги! – донесся до моих ушей чей-то отчаянный вопль.

Вот гады! Мне захотелось выйти и настучать им по шее, но я понимал, что эта затея обречена на провал. Во-первых, их намного больше, скорее, самому настучат по первое число, а во-вторых, это, как я подозревал, часть задуманной против нас провокации в надежде, что кто-то не выдержит и сорвется. Только в пятом часу утра, судя по звукам, появились доблестные стражи порядка, рассеявшие толпу из-под окон отеля.

Ни свет ни заря Морозов с воспаленными глазами обошел все номера, объявив, что нашими представителями будет подан официальный протест, а нам разрешил проспать завтрак. Что мы с превеликим удовольствием и сделали, хотя после второго подъема у некоторых побаливали головы. Но наш врач Олег Белаковский накачал страждущих ибупрофеном, так что к моменту отъезда на «Уэмбли» все чувствовали себя более-менее прилично.

Максимыч, как мы и договаривались, ожидал нас у служебного входа на стадион. Так же и я несколько дней назад торчал тут за оцеплением из полисменов, выискивая в череде проходящих мимо английских футболистов своих одноклубников. Морозов лично провел старика в подтрибунное помещение, а затем передал на руки нашему администратору, который должен был позаботиться о месте на трибуне для бывшего военнопленного.

– Вы уж, сынки, не подкачайте, – напутствовал нас Максимыч, вручая напоследок огромную сумку, в которой что-то звякнуло. – Квасок свой принес, жарко будет – попьете. Только в какой-нибудь холодильничек поставьте, пусть остынет, а то нагрелся небось, пока вез его сюда.

Мы поблагодарили сибиряка за квас и пообещали, что не подкачаем. Я тайком посматривал в глаза ребятам, и видел, что каждый из них полон решимости выйти на поле, чтобы победить или умереть. И предматчевая накачка Гранаткина тут ни при чем, просто мы и сами прекрасно понимали, что стоит на кону.

В раздевалке больше молчали. А что говорить, все и так знали, кто чем занимается на поле. Разве что Морозов еще раз напомнил:

– Стараемся с первых минут навязать сопернику агрессивный футбол. Не даем спокойно распоряжаться мячом, сразу идем в отбор, больше играйте на Мальцева, он будет разгонять наши атаки с линии последнего защитника. И про искусственный офсайд не забываем, удивим соперника.