Он отключил сигнализацию, и все мы уселись в дорогую машину с тонированными окнами и кожаным бордовым салоном. Ух ты, даже телевизор здесь маленький есть! Шикарная тачка у солиста рок-группы, однако!
– Солнышко, – проворковала Нинка, устроившись головой на коленях Келлы, – спой песню. И одновременно она принялась грызть крышку собственного телефона.
– Какую еще песню? – офигел он. По-другому и не скажешь.
– Красивую. О любви хочу. Ска-а-а-азочной.
– Не-не. Давай я лучше тебе анекдот расскажу? – стал вытаскивать парень телефон из цепких зубов моей подружки.
– Не хочу анекдот, – надулась подруга, заметила проколы на лице парня и потянулась к пирсингу на губе, с явным намерением его оторвать.
Келла успел перехватить ее руку и тихо посетовал, что «лучше бы она была прежняя».
– Я классный знаю, про трех патологоанатомов.
– Не-е-е-е-ет. Про сказку песню дай.
– Пристегнулась? – повернулся тем временем ко мне Кей. Как же необычно общаться с человеком, которого до этого вживую не видел ни разу, а лишь лицезрел его на картинках и постерах! Теперь у меня такое чувство, что я светловолосого где-то видела, а где – вспомнить не могу. А потом сразу понимаю – где-где, в Интернете, в клипах, да у Нинки в доме я его имела удовольствие лицезреть! Да что у Нинки – и у себя дома тоже – Нелька любит таких милых мальчиков, исполняющих тяжелую музыку… А голос знакомый – потому что слышала его песни.
Этот Кей прямо не человек, и даже не звезда, а сплошное дежавю на ножках. Нет, ножки – это сильно по-женски. Белобрысое дежавю? Музыкальное?
– Пристегнулась? – повторил он, отбрасывая волосы со лба и не глядя на меня.
– А? Нет, не получается… – вздохнула я и добавила: – Извини.
– Ничего, – ответил он и застегнул ремешок на сиденье сам. Когда парень наклонился ко мне и каснулся рукой, стало немного труднее дышать и совершенно неожиданно захотелось коснуться его бело-серебряных волос.
Потом я возмутилась про себя, искоса глядя на Кея. Вот же он козел. Он обаятельный мальчик, и сам это прекрасно понимает, но своим обаянием меня смущает все равно. А какой девушке не польстит, что рядом с ней известный красавчик с выразительным взглядом?
– Адрес? – не поворачиваясь, спросил блондин.
Я покорно назвала свою улицу и дом, справедливо полагая, что Нинкины родственники не сильно обрадуются, увидев среднюю дочь в немного неадекватном состоянии. А у меня взрослых вообще дома сейчас нет.
– Ты такой замечательный человек, такой заботливый, – говорила подруга то Кею, то Келле, – и ты, Катя – лучшая на свете подруга! Мир чудесен?
– Чудесен-чудесен, – проворчал Келла, – ведь в этом мире ты, блин, живешь. Мышка, ты не радугой питаешься?
– Да, чудесен? Тогда спой! Ну-у-у… спой мне, миленький! Спой! А то укушу! – принялась ныть Нинка на заднем сиденье.
– Да я не хочу петь! Принцесса, спи! – отбивался от нее Келла.
– Спой! Я отдам тебе за это свои серьги, милый, – принялась нетвердой рукой стаскивать украшение из ушей Нинка. – Купишь себе много красивой одежки.
– Не надо! – остановил ее Келла и взмолился: – слушай, Кей, ты же у нас певун. Сбацай этой мышке куплетика два, а?
Подумав, он добавил:
– Или я тебе морду набью, честное слово.
– Ну, если только морду, – улыбнулся вдруг Кей и запел.
Молодой человек решил исполнить что-то странное, незнакомое ни мне, ни Нинке, ни его другу. Тихое, медленное, лирически-спокойное и даже приятное на слух.
И голос у него, против моих ожиданий, оказался интересным и, можно сказать, красивым – чистым, бархатным, низковатым баритоном. Не таким, как на концерте, – там голос солиста «На краю» искажали микрофон, громкая музыка и общая акустика. Сейчас я могла сравнить его голос с хрустальным водопадом, с уступа которого грациозно падают вниз водные потоки. На концертах – с океаном во время шторма, мощным, чуть неясным и неистовым.
Кей не фальшивил, да и дыхание у него, как я успела заметить, было поставлено правильно, а ведь всем тем, кто хотя бы немного соприкасался с музыкой, известно, что дыхание – это основа правильного пения.
Но лучше бы он не открывал рот, честное слово!
– Как здорово! – по-детски захлопала в ладоши Нинка и укоряюще сообщила Келле, – а ты, дурашка, петь не умеешь! Я ему свои серьги подарю. Келла как-то странно поморщился – я видела его недовольное лицо в зеркале заднего вида. Но он промолчал.